– На базаре навряд ли купишь, – усомнился хозяин.
– А если я вас подряжу съездить куда-нибудь в станицу?
– Отчего не съездить. Расходы токо.
– Оплачу сполна.
– Не керенками?
– Николаевскими.
– Добро. Когда деньги будут?
– Сейчас выдам. Триста хватит?
– Должно хватить. Как вас звать-величать?
– Господин хорунжий. Более никак.
На том и сошлись; деньги из рук в руки, и – молчок…
В тот же день Ной понаведался в Русско-Азиатский банк с иноземными бумажками, которые столь нечаянно попали к нему: принимают ли?
Казначей долго разглядывал желтую купюру – уголок оторвал и даже понюхал. Морда лисья, глаза, как у рыси, высунулся в окошечко, присмотрелся.
– Чем так пропитана купюра? – поинтересовался.
– Конским потом.
– И много у вас долларов?
Хорунжий и тут не растерялся:
– Ежли принимаете – будем разговор вести.
– Как же, как же! Американские доллары высоко котируются, господин офицер. Но, к сожалению, наш банк пока пустой. Сейчас не можем обеспечить золотом. Придется вам подождать с недельку или через наше посредничество обратиться в омский банк.
– Подожду. А вот эти как?
– Ого! Иены?! Выпуска 1897 года! Надо бы мне справиться: не была ли девальвация иены. Я запишу. Как вас?
– Ни к чему пропись. Так узнайте. Я понаведаюсь.
Казначей умилился:
– С этими деньгами, господин офицер, вы можете проехать по всему свету и голодным не будете.
Ной запрятал кожаное портмоне в объемистый карман френча и, поддерживая саблю рукою, степенно вышел из банка.
Смехота! По всему свету! Дай бог, чтоб шкуру не спустили дома, а про весь свет загадывать нечего.
Если, упаси господь, Ивана исповедовали в пути следования, то ведь, чего доброго, Дальчевский отобьет депешу в Красноярск, чтоб схватили за гриву и самого Коня Рыжего!
Сготовился ко всему: если будут брать, то не с малой кровью!..
До пятницы обзавелся хорошим конем – вороной, по пятому году, не уезженный, сытый, выложенный в прошлом году, гривастый, со звездочкой по храпу и белыми бабками. Одно вводило в сомнение – вороной!.. Долго ли он на нем поездит?
Коня оставил во дворе Подшивалова. Перевез туда седло Вельзевула с потником, Яремееву шашечку, нательный крест деда спрятал в тайник сойотского седла, чтоб не поживились контрразведчики. У него была еще шашка штучной поковки. А кроме того, настоящий арсенал заимел: маузер купил с пятью обоймами да кольт подарил Богумил Борецкий; пару карабинов достал и у того же Богумила Борецкого выпросил десяток английских бомб-лимонок «на всякий случай».
ЗАВЯЗЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
Лихо – не тихо. Скребет и душу рвет…
Одна заботушка: удастся ли выхватить Ивана из колонны арестантов?
И так и сяк думается силушке-Ною: в живых быть завтра или придется голову сложить?
А ночь легла парная, располагающая к отдохновению, но нету угрева сердцу – не спится Ною. Сидит он на веранде второго этажа дома Ковригиных, чужая сабля на коленях (свою спрятал) и чужой кольт в кобуре, еще не испытанный в бою.
И кажется Ною, что он не в Красноярске, а в той самой Гатчине в январскую стынь перед сраженьем. Так же вот мутило душу в ночь на воскресенье, и ум за разум заходил.
Душно! Хоть бы подпруги кто отпустил ему на одну эту ночь, чтоб дух перевести. Или от бога положено ему, Коню Рыжему, сдохнуть под железным седлом с туго затянутыми подбрюшными подпругами?..
Ох, хо, хо! Времечко!..
Разулся, поставил сапоги возле табуретки, на которой сидел, портянки повесил на перила, стащил с себя френч и ноги вытянул по половику, чтоб охолонулись.
