Казачьих коней мужики согнали в ограду бывшего ревкома, стащили туда седла и оружие, что успели подобрать, помогали партизанам все, кто не был занят на пожаре.
Ной с Головней, оседлав казачьих коней – за своими некогда было бежать, мотались с шашками из улицы в улицу, по всем закоулкам, рубили на всю силушку.
Застигнутые врасплох, белые нигде не находили спасения.
– Конь Рыжий! Конь Рыжий! – орали унтер-офицеры, охваченные паническим ужасом, отстреливаясь и разбегаясь по оградам, кто куда, но их вылавливали мужики, пристукивая дубинками и топорами.
Всеобщее возбуждение охватило всех жителей от стороны Предивной до Щедринки.
Ной приказал оцепить деревню, мобилизовав народ, чтоб никто из белых не убежал. Как раз в этот момент встретился с Егором Андреянычем, тот шел улицею – на плече пулемет.
– Много их было тут, ядрена-зелена! Кабы не арсенал Ухоздвигова – не одолели бы. Дружинники-то экие, а? Многих опознал, которые были с нами в восстании в прошлом году. Ну, подлюги!
– Как там Селестина? Не знаешь?
– Откель бы я успел!..
Ной вздыбил коня, развернулся, поддал пятками валенок под брюхо и помчался на конец большака.
Невдалеке от ворот Боровиковых кто-то в голубом казачьем казакине лежал лицом вниз. Ной спешился. Узнал есаула Потылицына. Схватил за волосы, перевернув на спину, желтые глаза таращатся, оскален мелкозубый рот. Секунду-две Ной отупело глядел в желтоглазое лицо. Бросил повод коня, кинулся в открытую калитку:
– Селестина-а-а! Се-е-еле-ести-и-ина-а-а!
Кричал, кричал. И не было ответа.
Рассвет начинающегося утра отбелил небо.
Ной забежал в баню, но там было еще темно.
Чиркнул спичку, огляделся: никого! Увидел холстяной мешок с продуктами и медикаментами отряда. Еще раз зажег спичку – заглянул под полок…
Нету!
– А что же это такое? – кинулся вон из бани. Забежал в овечий хлев – нету, на конюшню – нету. Еще коровник вот. Рысью туда. Одна комолая корова, а хлев на пяток коров. Увидел сметанное сено. При свете спички разглядел чьи-то торчащие из сена ноги в валенках. Вытащил бабу в полушубке…
– Не видела в ограде женщину?
– Осподи помилуй нас! На крыльце там… осподи!..
Бросился из коровника к крыльцу, и тут увидел Селестину.
Она лежала ничком на ступеньках, вытянув левую руку, правая свисала вниз. У Ноя подкосились ноги, и он камнем опустился рядом, повернул Селестину, отстегнул ремень, распахнул полушубок и ухом к сердцу – тихо!
– О, господи! – ему стало душно, и сердце вдруг захолонуло, к горлу подступил комок. Не уберег, господи! Не уберег самого дорогого товарища! Как сестру родную хранил…
Все еще не веря в случившееся, сунул руку под спину Селестины между вязаной кофтою и полушубком, почувствовал под рукою что-то липкое и клейкое… Услышал, как кто-то подошел к крыльцу.
Всхлипнула женщина, проговорив:
– Сенечка! Наша Сенечка! Как же это, господи?!
Ной узнал голос Маремьяны, отвел лицо в сторону, достал из кармана платок, вытер глаза, косо глянул на Маремьяну и Егора Андреяныча, тяжело вздохнул.
– И есаул убит, – недоуменно проговорил Егорша. – Лежит возле ворот. Кто же их тут?
– Должно, есаула она уложила, – с трудом проговорил Ной, – а вот ее кто?..
– Значит, есаул не один приходил, – догадался Егорша. – Точно!
Егорша нашел карабин, кольт и шапку Селестины за крыльцом.
– Вот где он скараулил ее! Снег примят, и кровь. Из кольта стреляла, – понюхал Егорша ствол револьвера.
– Кто еще убит из отряда? – спросил Ной.
– Токо Андрей Перевалов легко ранен в мякоть ноги, а из деревенских – пятеро мужиков и три женщины. Да еще сгорело много в домах.
– Ладно. – Ной помолчал, что-то обдумывая. – Схоронить надо ее. Гроб сделать, да тело где-то прибрать, как должно. Во вьюке на ее Воронке есть платья и все такое, чтоб обрядить. – И только сейчас Ной увидел свою руку в густых потеках запекшейся крови – тошнота подступила. – Воды бы мне! – попросил Егоршу.
Тот побежал в дом и вскоре вернулся с полным ковшиком. Ной выпил воду.
– О, господи! Вот оно как довелось, – тихо проговорил он, поднимая тело Селестины. Голова ее запрокинулась, и черные волосы гривою повисли вниз.
– Папаху-то забыл!
