– На Ухоздвигова надежду имеешь? Ужо погоди, в нашем уезде встретят их партизаны. Живо на небеси преставятся!
– Што тебе от меня нужно?
– Ничаво. Чтоб сродственность почуяла, гли. Ночесь позвала, а теперь волчицей рыкаешь.
– Боженька! Всю ночь дрых на пуховиках, и вдруг на морозе…
– Чаво мороз? Под зародом-то сподобнее. Духмянность от сенца экая вязкая.
– Ладно. Пусти руки.
– Царапаться не будешь? Оборони господь, ежли разозлишь меня. Я вить родного батюшку чуток поленом не пристукнул, а тебя-то моментом придушу. Левольверт твой взял себе. Ни к чему бабе с револьвертом ходить. Мущинское дело быть при оружии.
Дуня уразумела – шутки кончились, и царапаться она не будет.
– Окромя того, морду от меня не отворачивай, когда в другой раз позову.
– Как позовешь?
– Как бабу, следственно.
– Ты с ума спятил! У тебя и так две бабы.
– А у турского царя, слышал, тышча баб, и все до единой под его властью. На земле всякое происходит, а я што, сивый, не на земле проживаю?
Дуня ничего не сказала, вот так ущербный мужик с рыжей бородищей! Как же он с ней ловко управился….
Поехали Енисеем. Горы подступали вплотную…
Дуня укуталась в доху с головой, притихла. Не то было обидно, что «потерпела от рыжего» – это для нее дело привычное, а вот то, что этот рыжий устойчивее Дуни стоит на тверди земной и ни о чем особенно не сокрушается и не печалится – повергло ее в отчаяние. Для нее, Дуни, нет исхода. Чем и как жить, если утвердятся красные? В поте лица своего добывать хлеб насущный?
– Белые! – крикнул Филя.
Дуня откинула доху: на дороге двое в белых маскировочных халатах, винтовки – поперек дороги.
– Тпрру! – натянул вожжи Филимон, а по спине от шеи до зада – мороз прохватил.
Один подошел к кошеве:
– Кто такие? Откуда?
– Дык белые мы, белые, господа охвицеры! – бухнул Филя, как топором с плеча по чурке дров. – Едем, значитца, от огромятущей белой армии. Как послали…
– Штоб тебе язык проглотить! – взревела Дуня, и к людям в белых халатах: – Никакие мы не белые! Ямщик с перепугу брякнул. Едем мы…
– А ну, вытряхивайся, господин белый, из кошевы! – приказал человек с ружьем. – Быстрее! А вы, дамочка, сидите. Не баловать, предупреждаем. Винтовки на боевом взводе. Григорий, обыщи «господина белого».
– Осподи! Осподи! Да разе…
– Не разговаривать! – прицыкнул названный Григорием, ткнув винтовку в снег, приступил к обыску. Из кармана штанов Филимона, достал браунинг. – Гляди, Павел! Штучка! Та-ак. А еще что имеется?
Павел держал на прицеле дамочку, кося глазом на рыжебородого; Дуня от злости на Филимона кусала пухлые, отвердевшие от мороза губы. «Штоб тебе подавиться, – присаливала мысленно Филимона Прокопьевича. – Не она ли предупреждала «держать язык за зубами»? И вот, пожалуйста! Дьявол рыжий! Он меня сейчас продаст и наврет еще больше того».
У Филимона отобрали кожаный кисет, полный золотых, добрую пачку «николаевок», а из документов – поистертый от долгого пользования «белый билет», никаких других бумаг не нашли.
Григорий передал документ товарищу и тот сказал:
– Липа! А сейчас садись на снег, и – тихо! Руки положи на колени – лохмашки не снимать. А вы, дамочка, вылазьте.
Филя уселся на снег, предусмотрительно подмостив шубу под зад, таращась на людей в белых халатах. Кто же это такие? По одежде – белые. Филимон видел точно в таких саванах белых в Ошаровой. Ах ты, беда-то! «Чавой-то у нее вытащили из-за пазухи? Золото! Как я не ущупал, а?»
Григорий что-то прочитал, сообщив товарищу:
– Здорово, Павел! Знаешь, что это за барыня? Золотопромышленница Евдокия Елизаровна Юскова.
– Обыщи кошеву – чемодан вижу, а потом посмотри под кошевой.
Из саквояжа Дуни парень достал еще какие-то бумаги, семейную фотографию – ее в кругу братьев Ухоздвиговых.
– Ого-го-го! Дамочка с генералом! Здорово!
Павел поторопил:
– Положи карточки в баул. Вещи лучше перетряхни!
– Павел, глянь-ка! Еще деньги, деньги. Пачки, пачки! А это што?!. Бомбы! – ахнул парень.
