– Ну?! Вот так барыня! – удивился Павел. – Гранаты-лимонки? Надо патрульных вызвать. Живо переверни кошеву – не спрятано ли у нее чего там?
Под кошевой ничего не оказалось.
– А ну, господин хороший, подымайся! Быстро!
Филимон, и без того перепуганный, при виде бомб вовсе ошалел. Что с ним теперь будет?!
– Становись лицом к лицу у кошевы! Руки на плечи друг другу, Быстро!
– Осподи Исусе! – топтался Филимон, положив руки в собачьих лохмашках на плечи «пресвятой богородицы», которая до того свирепо пожирала земляка глазами, как будто живьем заглатывала его вместе с дохой, полушубком и стежеными шароварами!..
И тут над самым ухом Филимона вдруг грохнул выстрел. Филимон взвыл, вцепившись в Евдокию Елизаровну так, что она не выдержала:
– Што ты меня тискаешь, дьявол?! Оторвись! Стой смирно! Не дыши!
– Куды дышать-то? Осподи! Али не сказано: лицом к лицу? Помилосердствуйте за ради Христа. Ни в чем таком не виноват, ваши… как вас… Это все она! Она!..
– Разберемся, господин хороший!
– Убогий я! Вот те крест, убогий! А эта шкура…
– Не валяй дурака! Не на тех нарвался! Расколем сейчас обоих…
Послышался цокот кованых копыт: на выстрелы примчался с берега конный патруль. Дуня увидела двух всадников при шашках и карабинах.
– Кого задержал? – спросил один из них.
– Разведка белых, – ответил тот, что стрелял из винтовки. – Отобрали браунинг и пару гранат-лимонок. Господин с бородою играет под убогого мужичка. А барыня из знатных. Надо обоих доставить в штаб полка.
– Ясно! – сказал конный. – Хорошо обыскали?
– Обыскали тщательно, но это же господа белые, сам понимаешь, с фокусами,
– Ясно! Лагутин, будешь ехать впереди, карабин наизготовку. Я за кошевой, А ну, господа, садитесь, садитесь в кошеву! И без фокусов, предупреждаю!
У Филимона тряслись руки, когда взялся за самотканые, в три цвета вожжи, усаживаясь бок о бок с Евдокией Елизаровной.
И зачем он только вылез в Ошарову с таежной заимки?! С Харитиньюшкой хотел повидаться! А теперь вот из-за этой проклятущей Дуньки… «Влип, как кур во щи. Да только вот в чьи щи? В белые или красные?» Так и не разобрался. С одной стороны, как по белым саванам – доподлинные белые. С другой стороны, морды не господские – красные, кажись.
Оглянулся на свирепую землячку:
– Дык, ежли исказнил тебя исаул, то…
– Молчи, сссволочь продажная! – И, как того не ждал Филимон, Дуня сунула ему кулаком в губы. – Я т- тебе покажу, гад! Я тебе…
– Эй вы, в кошеве! Прекратить! – крикнул всадник, следующий сзади.
– Шкура неубойная! – зло прошипела «пресвятая богородица».
Филя ухватился за облучок, приподнялся, подворачивая ноги, ощерился:
– Сама ты шкура белая! Захомутала меня на погибель со своим охвицером горбатым, штоб ему сдохнуть, сволоте! Хучь бы человек был, а вить горбатый, вислогубый, как старый мерин, хоша и при погонах со звездами. Расколют ужо обоих вас!
– Зззамолчи!
– А чаво? Аль за вас, белых гадов, голову свою подставить? Шиш вам под нос, стервам!
– Ах, ты дьявол. Вот как заговорил?! А про заявленье забыл?! – И Дуня снова сунула ему кулаком в нос.
– Тихо, барыня! Без фокусов!
Кони поднялись на извоз в деревню Трифонову, растянувшуюся по левому берегу Енисея. Дуня разглядела под срубленными елками замаскированные пушки, пулеметы, тут же партизаны с винтовками. «Боженька! – горько подумала она. – Не прорвется Гавря в Минусинск. Сколько их тут, партизан? Множество!»
Вооруженные люди в шубах, полушубках, шинелях, тужурках, в шапках и лихо заломленных папахах с красными лентами окружили кошеву: беляков захватили!
На Филимона напала икота. «Доподлинные красные, – уразумел. – А я-то брякнул, што белый и еду от огромятущей белой армии. Вить кокнуть могут с Дунькой! Дык не белый же я – обскажу про Тимоху и батюшку. – И тут же усомнился: поверят ли? Как знать». Едущий впереди всадник спешился у тесовых ворот крестового дома, передал повод одному из партизан и ушел в ограду.
Дуня задыхалась от злобы: «Надо же так влипнуть? Ох, Гавря, Гавря! Послал с этим идиотом!» И тут увидела знакомую фигуру Мамонта Петровича во френче, перекрещенном ремнями, с маузером, в смушковой папахе. А за ним – боженька! – Ной Васильевич! Конь Рыжий! В шинели внакидку.
Головня узнал Дуню, распахнул руки:
– Дунюшка! Я так и знал, что ты подъедешь к нам со всеми данными о белогвардейцах, удирающих из
