– Лжешь.
– Клянусь! Клянусь! Клянусь! – И, встав на колени, неистово перекрестилась, глядя на него снизу вверх.
Слышно было, как треснула сенная дверь, громко стукнувшись там о стенку. Кто-то дернул за дверь избы. И в этот же миг хищный взгляд Ухоздвигова встретился с чьими-то глазами по ту сторону единственного незакрытого ставнею окошка. Он хотел прицелиться и выстрелить прямо в лицо, но Головешиха, обняв его за ноги, хотела встать, и он – промахнулся.
– А, тварь! – крикнул он, подумав, что Головешиха старается свалить его на пол.
Она не слышала его последних слов. Смерть пришла к ней внезапно и безболезненно. Мгновенное ощущение сверлящего удара в затылок и – полное забвение. Руки ее, как обняли его ноги, так и остались, судорожно сжавшись в агонии. Он пытался вырвать ноги, но она его держала, мертвая. И он еще раз выстрелил ей в голову. И в ту же секунду почувствовал, как кто-то здоровущий схватил его со спины…
– Сюда! Сюда!
Руки ему заломили за спину. В локтях хрустело.
Режуще-белый свет электрического фонарика ударил ему в лицо, и он зажмурил глаза, мучительно сморщившись. «Взяли!» – кипятком полилось в мозгу.
– Где у них тут лампа? А, вот она! Держите его крепче!
– Никуда не уйдет. Держим.
Первое, что он увидел, – была лужа крови у его ног.
– Он ее прикончил! Бандюга! Сколько она его покрывала, а он ее прикончил.
– Что, отслужила вам, майоры, Авдотья Елизаровна? – процедил он сквозь зубы, переводя нагловатый взгляд с майора Семичастного на Степана Вавилова.
Кроме Степана Вавилова и Семичастного, в избе толкались человек шесть мужиков, и среди них одно знакомое мальчишеское лицо секретаря сельсовета.
– А, приятель! – кивнул Ухоздвигов Мите Дымкову, – По какому праву, скажи, пожалуйста, скрутили меня майоры?
– Поговорим позднее, арестованный.
Документы его выложили на стол, а с ними – четыре обоймы от «вальтера».
Потом его разули. Посмотрели, прощупали сапоги. Из мешка вытряхнули толстую библию, какие-то тетради, печатные антисоветские прокламации «Свидетелей Иеговы» – секты, недавно созданной в леспромхозе и на прииске.
– Это все лично вам принадлежит, Ухоздвигов?
Арестованный молчал.
– Я у вас спрашиваю, Ухоздвигов.
– Я с Ухоздвиговым незнаком, гражданин майор. Если вы обращаетесь ко мне, то я – Михаил Павлович Невзоров, промысловик-охотник. Обратите внимание на мои документы, они в полном порядке. Если я прикончил эту шлюху, то, надо думать, я имел достаточно оснований уничтожить тварь. А что насчет библии и моих записок, то это дело моей совести. Кому хочу, тому и молюсь.
– Да? – глаза майора Семичастного смотрели в упор, не мигая. – Должен вам сказать, Ухоздвигов, вы поторопились с самосудом. Вы убили единственную преданную вам соучастницу. Жаль, конечно, что не вместе с нею вы предстанете перед судом. Но вы не будете одиноки, на этот счет не беспокойтесь. В сельсовете ждет вас Птаха со всем оборудованием походной радиостанции.
Ухоздвигову стало и в самом деле дурно! Так, значит, предал его… Филимон Боровиков? Да не может быть!
– Вранье! – выкрикнул Ухоздвигов, меняясь в лице. Куда девались его спокойствие, наигранность!.. – Не берите меня на удочку, гражданин майор. Я гусь стреляный.
– Да, именно, стреляный, – подтвердил майор Семичастный.
Убийцу со скрученными руками усадили на табуретку, на ту самую, на которой он только что обувался, собираясь в дальную дорогу.
Майор Семичастный попросил лишних выйти из избы, оставив братьев Вавиловых, Васюху и Егоршу, участкового Гришу и Степана Вавилова, которого Ухоздвигов сперва принял за майора государственной безопасности, но присмотревшись к погонам и мундиру, увидел, что майор – артиллерист и, вероятно, из демобилизованных.
Убийца вздохнул свободнее, тревожно и быстро оглянувшись. Он влип глупо, по-дурацки, но еще не окончательно. Надо что-то придумать. Если его поведут сейчас в сельсовет, есть еще возможность бежать. Да, да, бежать! Каких-то тридцать прыжков по темной ограде, и он ныряет в пойму Малтата, как в омут.
– Нельзя ли закурить?
Ему никто не ответил.
– Поднимите тело на лавку.
Ах, да! Есть еще тело!
Удушливая тошнота подкатила к горлу. В ушах звенели колокольчики. Он, слегка ссутулившись, напряженно-неподвижным взглядом глянул на тело. Васюха, осторожно переступая по полу, чтобы не вляпаться в лужу крови, зашел с головы, Егорша взялся за податливые, неприятно белые босые ноги тела Головешихи. Склонившаяся набок голова Авдотьи с широко открытыми черными глазами глянула на убийцу.
