честное что задумаешь — не прогневайся, а на глупости всем удача! Казну ли обокрасть, как твои министры; повесить ли кого, как Курляндский герцог; туману ли на всю Европу напустить, как твой старый Остерман, или сплетку сплести, как Аграфенушка наша, — все это сделайте милость!.. А вот как за настоящее ты дело примешься, так не прогневайся: с этим обождать надо!..
— А ты где доподлинно-то побывал? — настаивала императрица, хорошо понимая, что хитрый шут проведал что-нибудь интересное и без этого самостоятельно, без зова в покои государыни не пришел бы, зная о ее плохом расположении духа.
— Где я не был, спроси ты меня! — притворно вздохнул шут. — Перво-наперво стал я расходы чужие проверять, потом деньги чужие считать стал да ненароком со своими их смешал… Запустив руку в чужой карман, я чужую прислугу сманивать стал; прихвативши ее, я в чужой дом с ней поехал, там ее чужим хлебом-солью угощать стал, на чужую честь покусился, чужую душу честную поразил, за чужое добро свинством отплатил, чужой каверзе помог, чужое злословие оправдал… и в конце концов чужую жизнь на гибель обрек!.. Вот, матушка ты моя, Анна Ивановна, каких я делов наделал! И на все на это мне и дня одного не понадобилось!.. Так мудрено ли, что я устал и к тебе отдохнуть забрел? Отогрей ты меня, горемычного, я твоего добра вовек не забуду; как следует по уставу, злом и свинством тебе за него заплачу!..
— Что ж это у тебя, князь сиятельный, все «чужой» да «чужое»? Только и слов у тебя? — иронически заметила ему Юшкова.
Он повернулся в ее сторону и ответил, не сморгнув:
— С тебя, красавица ты моя, помелом писанная, я пример беру!.. У тебя тоже своего в обиходе мало, вот я и стал, на тебя глядючи, на чужое зариться!..
— Разодрались, чадушки! — махнула рукой императрица, как будто слегка повеселевшая от разыгранной пред нею сцены. — И чего только вам Бог мира не дает? Что вы поделить не можете?
— Тебя, матушка Анна Ивановна, тебя, болезная ты наша! — комически подперев рукою голову, ответил шут. — Больно жареным около тебя пахнет, вот нас и тянет на вкусный-то пирожок!.. Здесь отщипнем, там откусим… Много ль смирному вору надо? А как соберется нас шайка, так которому-нибудь и не достанет. А это нам обидно! Вот мы и грыземся.
— Разъяснил! — рассмеялась императрица. — Молодец ты у меня на объяснения!
— У его светлости учился! — с гордостью заявил шут. — Он, милостивец, тоже, как чего набедокурит, так сейчас чью ни на есть чужую голову подставит… Свою-то подставлять неохота! А когда по чужой башке бьют, так не больно!
— Ну ладно! Ступайте себе теперь! — махнула рукой императрица, как машут на мух, когда они не в меру надоедят. — И ты, Аграфена, ступай себе с Богом! Ты мне сегодня нужна не будешь!..
— Да ведь я сегодня на дежурстве, матушка царица! — всполошилась камер-юнгфера. — Статочное ли мне дело с дежурства уходить?..
— Коли Ивановна гонит, значит, статочное! Ивановна умнее нас с тобой, Аграфенушка, даром что мы весь дворец своими сплетнями, как паутиной, оплели! — произнес Голицын.
— Про себя говори, шут сиятельный! — сердито заметила Юшкова.
Императрица гневно взглянула в ее сторону.
— Сказано: ступай! — грозно прозвучал ее голос.
XX
КРОВАВАЯ ТАЙНА
Было уже далеко за полночь, и будущая пышная императорская резиденция в Царском Селе уже была погружена в глубокий сон, когда к временному дворцу, занимаемому императрицей, осторожно прошли два человека, только что прибывшие в Сарынь и предупредительно оставившие своих лошадей на ближнем постоялом дворе.
Все сколько-нибудь знакомые с нравами и обычаями того грозного времени сразу узнали бы в таинственных незнакомцах главного начальника страшной Тайной канцелярии графа Ушакова и его деятельного помощника князя Трубецкого. Кто в России в то время не знал этих двух лиц, образ которых наложил свой характер на целую эпоху русской империи?..
Императрица, видимо, ждала их, и верный ее стражник, казак Силантьев, немедленно доложил о них и провел их в комнату, смежную с опочивальней Анны Иоанновны.
Она вышла к ним, едва сдерживая свое волнение.
— Все узнали, что я поручила вам? — возбужденно спросила она каким-то хриплым шепотом, причем голос у нее перехватывало от волнения.
— Ваше приказание в точности исполнено, ваше величество! — ответил Ушаков. — Князь передаст вам все подробности, а я пока пойду кое-чем распоряжусь. Без своего глаза в нашем деле никак невозможно!
— Они… вместе были в городе?
— Так точно, ваше величество! — ответил Трубецкой, досадуя в душе на Ушакова за то, что он одного его оставил отбояриваться перед императрицей.
— И… вернулись вместе?
— Никак нет!.. Ее еще нет!
— А герцог?
— Его светлость изволили вернуться и теперь изволят ссориться со своей супругой.
— Ну, это у них всегдашнее занятие! Где же эта потаскушка осталась? — тривиально спросила Анна Иоанновна, не особенно стесняясь пускать в ход далеко не избранный жаргон.
— Она задержалась в Петербурге у знакомых!..
— А у нее и знакомые есть в городе?
— Так точно! Это ее родичи, из одного города с ней.
— И часто она видится с ними?
— Это я не могу вам доложить, за этим мы не следили, — ответил Трубецкой, удивленный тем, что императрица теряет время на толки о таких неинтересных подробностях.
В сущности же Анна Иоанновна почти боялась приступить к настоящим расспросам о деле. Ей страшно было точное и полное подтверждение измены и неблагодарности человека, всем обязанного ей.
— Они… долго пробыли в городе? — спросила она наконец, как бы решившись.
— До настоящей минуты, ваше величество! Регина, как я докладывал вам, еще осталась там, а его светлость только что изволил вернуться… лошадей загнали… ехали во весь опор!
— Расскажи все без утайки! Смело, прямо говори! — сдавленным голосом произнесла императрица.
— Мне от вашего величества таить нечего, — смело и открыто произнес Трубецкой. — Если его светлость сам не таит своих поступков и чуть не у всех на глазах свои романы заводит, так нам чего же покрывать его?
— Так он… стало быть… и до сих пор любит эту немку?
— Не смею скрыть от вашего величества, крепко любит.
— И она тоже любит его? Ведь он уже стар! Какой он ей любовник? — заметила Анна Иоанновна, забывая, что сама она в эту минуту с особенно жгучим, страстным интересом разузнает все об этом мнимом старике.
— За ее любовь я перед вашим величеством поручиться не могу. Притворяется она искусно; она на это мастерица.
— И ласкает она… своего старого любовника?
— Не иначе, ваше величество! Только смею я, не оскорбляя его светлости, заметить, что ослепление на него нашло, если он ее притворства не видит. У этой Регины там, на родине, другой любовник есть, и она собирается уехать к нему.
— Ну, теперь об этих сборах забыть надо! — со злобой почти прошипела Анна Иоанновна.
