провинциального вида, которая мгновенно оказалась за их столиком. Он тут же сообщил ей все свои регалии, что может и в кино помочь сняться и… В общем, все по полной программе. Девица, правда, все больше обращалась к Самсонову и всячески строила ему глазки. Решено было продолжить знакомство и поехать еще куда-нибудь. Когда сели в машину, у Святослава возникла совершенно «неожиданная» мысль пригласить всех к себе домой. Девица, польщенная вниманием столь известных людей, моментально согласилась.
Дома Гладьев предложил выпить, девица села на колени к Самсонову. Вечер обещал быть томным. В конце концов Микис удалился с девушкой (кажется, ее звали Аней) в другую комнату. Где-то минут через десять он вышел оттуда, весело подмигнул, сказав только: – Она готова, – сделал приветственный знак рукой и поспешил домой.
Так случалось довольно часто. Самсонов не был любителем нимфеток, но нравился им, а чтобы дурочки не пропадали зазря, Микис дарил их своему не столь броскому и уже немолодому другу.
Возвращаясь со своего «рыцарского» подвига, Самсонов попал в аварию. Потом больница, гипс и масса времени, чтобы подумать о правильности своего бытия. Да, в какой-то момент появились мысли, что он в жизни что-то делает не так. Но постепенно они отдалялись, уходили все дальше и трансформировались в вывод, что, если бы он жил неправильно, наказание настигло бы его и он бы погиб, а так ведь все нормально. Остался жив, значит, все идет, как надо, все правильно. Те, кто осуждает его, завистливые неудачники, которые не в состоянии уловить новый ритм жизни и попасть в него.
В связи с произошедшим и были прекращены вылазки на Тверскую. Однако прошло полгода после аварии, и все возобновилось: прогулки, знакомства, девочки. Ведь это так стимулирует и тонизирует! Зачем отказываться от приятных привычек? Во всяком случае Микис, который сроду ни от каких удовольствий не отказывался, не собирался делать этого и теперь.
Когда Самсонов подъехал к дому Гладьева, тот уже стоял у подъезда. Микис особенно не посвящал Святослава в подробности последних дней своей жизни. В частности не рассказывал, что к нему приходила старая знакомая да еще стреляла. Во-первых, он хотел, как можно быстрее обо всем этом забыть, а во- вторых, слишком много вопросов могло возникнуть, а убедительных ответов на многие из них у Микиса не было. Надо забыться, и побыстрее.
Они в считанные минуты были возле «Пирамиды», сразу попав в молодой, беззаботный мир, раскрашенный яркими цветами. На улице шел снег, и было очень красиво. Чувствовалось приближение Нового года: витрины, украшенные елками и красочными гирляндами, вокруг молодые смеющиеся лица. Друзья сели за столик, заказали традиционный кофе и стали рассматривать окружающую публику. За соседним столиком расположилась шумная студенческая компания, наверное, ребята из какого-нибудь театрального училища. Они украдкой поглядывали на Самсонова и Гладьева, явно узнав их. Для ловеласов на охоте это сборище не представляло никакого интереса. Чуть поодаль сидели две барышни, раскрашенные, как индейцы перед битвой, в обтягивающих свитерочках и очень коротеньких юбочках, причем одна из них была, мягко говоря, несколько крупновата для подобной формы одежды, но это ее ничуть не смущало. Эстетические издержки в костюме компенсировались повышенным вниманием со стороны мужского пола.
А это было главным. Именно она привлекла внимание Самсонова. Гладьев взглядом одобрил ход его мыслей, и Микис направился к красоткам. Они ждали именно такого поворота событий и с удовольствием присоединились к двум искателям приключений, всячески демонстрируя ножки и другие не менее выдающиеся части тела, весьма откровенно подчеркнутые. Через минуту стало понятно, что девушки тоже ищут приключений, причем занимаются этим вполне профессионально, несмотря на свой юный возраст. Звали их Катя и Яна. Обеим по 20 лет, но Яна за счет объемов (а размер у нее был не меньше 54-го) выглядела довольно солидно. Катя приехала в Москву из Николаева, Яна – из Пензы. Они нигде не работали, не учились, видимо, находились в поиске (только непонятно чего). Правда, чуть попозже девицы признались, что работа у них есть… В борделе. Но сегодня у них выходной, поэтому решили отдохнуть для души. Самсонов с ними чувствовал себя как рыба в воде. Девицы хихикали, изредка говорили какую-то чепуху, у каждой был чудовищный говор, однако они знали, что Святослав и Микис люди известные. Правда, абсолютно не ведали, чем же они так знамениты, но «по ящику» видели и того и другого не раз, а потому испытывали несказанное подобострастие к «дядькам из телевизора», которых им удалось подцепить на сегодняшний вечер.
Святослав предложил прогуляться по Тверской, а потом заехать к нему в гости. Девицы охотно согласились, предложив объединить прогулку с дорогой к месту назначения, чем очень порадовали друзей. По пути к машине Микис сообщил Гладьеву, что никого «разогревать» сегодня не будет. Впрочем, предупреждение было явно лишним, поскольку пары определились сразу. Святослав на заднем сиденье уже зажимал барышню Катю, а Микис ощупывал колено Яны, но потом все же решил спокойно доехать до дома Святослава и там уже разобраться со всеми этими габаритами.
У Гладьева они пробыли часа два, потом Микис, прихватив Яну, поехал к себе. Непонятно почему, но ему ни в какую не хотелось расставаться с девушкой. С ней так просто, так спокойно, что он забыл обо всех неприятностях и чувствовал себя с ней необыкновенно комфортно. Ему нравилась ее дремучесть, говор, неторопливые движения, ее пышнотелость и пышногрудость – абсолютное дитя природы, без капризов, иронии, подколок, интеллектуальных вывертов, назиданий и бесконечной опеки. Она была просто бабой, его женщиной, которую он хотел, хотел все время. Не мог насытиться и не хотел отпускать от себя.
Букет одуванчиков в ветреную погоду
В то время, как Самсонов собирался в аэропорт на встречу со своим счастьем, Марина самозабвенно занималась его проблемами. Она решила выяснить у Саши Алябьевой, какие записи оставила Лена Макеева. Интуиция подсказывала ей, что они имеют несомненное отношение к гибели Лены и, конечно же, связаны с Микисом. Не тратя время на телефонные разговоры, она поехала к Саше домой, чтобы почитать первоисточник и узнать все в первозданном виде.
Журналистка была дома и нисколько не удивилась, увидев Марину. Она не сомневалась, что та захочет выяснить, о чем же писала Елена, почему передала и доверила все это именно Алябьевой. К этому времени Саша уже все прочитала и находилась под впечатлением этого, как оказалось, предсмертного послания.
– Мариночка, думаю, вам интересно будет почитать это письмо, – начала она сразу же разговор, понимая цель визита своей гостьи.
– Письмо? Я думала это дневник или какие-то записи.
– Нет, просто письмо, которое многое объясняет. Эту неожиданную активизацию Лены после стольких лет молчания, ее приход, ее мотивы… Впрочем, прочтите сами, – сказала Саша, протягивая несколько тетрадных листов, исписанных довольно крупным почерком.
Марина была немного удивлена. Ей казалось, что Саша будет юлить, не захочет давать письмо, что-то придумывать.
В ресторане Плесова ни на секунду не поверила Саше, что письмо достаточно долго пролежало в издательстве и та не нашла времени забрать его. Считала, что в нем было нечто, чего Алябьева не хотела обсуждать при Самсонове, поэтому нашла способ уйти от этой темы. С первых же строк Марина убедилась в правильности своей догадки и в том, что Саша просто не знает, что делать с той информацией, которая невольно оказалась у нее в руках.
Письмо было без числа и обращения, в никуда. Саша получила его, потому что это письмо необходимо было передать хоть кому-то. Макеевой она показалась нейтральным человеком, а следовательно, самым подходящим для того, чтобы ознакомиться с написанным. Когда Лене необходимо было хоть с кем-то поговорить, именно Саша выслушала ее с участием, вниманием и пониманием. Это все, что нужно было несчастной женщине, которую жизнь не жалела, а под конец практически растоптала. Но лучше почитать само письмо.
Письмо Лены
Решила сесть и все написать, поскольку никогда не смогу на одном дыхании произнести длинную речь, обязательно где-то собьюсь, перейду на другую тему, а самого главного не скажу. Когда-то могла часами разговаривать, но я, нынешняя, давно потеряла уверенность в себе, жизненный кураж, а потому в письме изъясняться мне будет проще: не слышно как голос дрожит, срывается, как на полуслове я вдруг оборву себя и не решусь продолжить начатый монолог.
