На этот раз ему удалось обидеть Турникса, и тот зашагал прочь, оскорбленно задрав подбородок.
Неприятности настигли «Тигровую рыбу» в полдень, и капитан был слишком занят, чтобы вспоминать о словах мага, тем более что сначала происходящее не внушало никаких опасений. На южном берегу Стуры появился одинокий раб. Он отчаянно размахивал руками, стараясь привлечь внимание людей на галере, и кричал:
— Помогите! Спасите меня!
Его длинная борода и волосы были грязны, одежду — холщовую рубаху и штаны — тоже покрывали грязные разводы, грубые башмаки были сбиты на носках. Одним словом — обычный раб или аворнийский крестьянин, чьим потомком он был. В землях, где правил Низвергнутый, большинство рабов, или почти все, забыли Аворнис. Их головы были заняты только работой — на своих господ ментеше и на Низвергнутого, господина их господ. Иногда раб вспоминал о своем прошлом и пытался бежать. Довольно часто Низвергнутый не мешал совершить побег, делая его своими глазами и ушами в Аворнисе. Много вреда принесло это королевству, прежде чем его жители поняли это.
— Помогите, — продолжал раб взывать к «Тигровой рыбе». — Спасите!
Никатор посмотрел на Граса:
— Что будем делать, капитан?
Молодой человек не стал долго размышлять, хотя не был уверен в своей правоте.
— Спустить паруса! — скомандовал он. — Якорь на воду, спустить шлюпку. Но помните, ни один человек не должен высадиться на южном берегу. Мы в состоянии войны и не хотим дать ментеше повод начать наступление до тех пор, пока не будем готовы.
— Что, если раб не сможет добраться до лодки? — спросил Никатор.
Грас пожал плечами — капитан не собирался нарушать правила, и его помощник кивнул, соглашаясь.
— Спасите, помогите! — кричал раб.
Пока лодка скользила к нему, Грас, рассматривая берег, заметил облако пыли, должно быть поднятое скачущими лошадями, оно стремительно приближалось. Ментеше обнаружили ускользавшего из-под их власти раба или хотели сделать побег своего шпиона правдоподобнее? Что это было на самом деле, Грас не знал. «Сперва я возьму парня на борт, а затем попытаюсь понять».
Когда лодка приблизилась, раб продолжал жестами умолять моряков подойти еще ближе. Видя, что они не собираются этого делать, он воздел руки в отчаянии. Подозрения Граса окрепли. Но когда всадники оказались на берегу, несчастный бросился в Стуру. Моряки втащили его в лодку и изо всех сил поспешили назад, к «Тигровой рыбе».
Всадники осадили лошадей у самого берега. Указывая на лодку, они выкрикивали что-то на своем резком, гортанном языке, а затем достали луки и выпустили несколько стрел по лодке. Одна ударила в борт лодки и застряла там, подрагивая, другая попала в гребца, который, вскрикнув от боли, уронил весло.
— Стоило ли так рисковать из-за этого раба, — заметил Никатор.
— Посмотрим, — ответил Грас.
Вскоре лодка достигла «Тигровой рыбы» и стала недосягаема для стрел ментеше. В ярости, погрозив кулаком в сторону галеры, кочевники поскакали назад.
Турникс, исполняющий также обязанности лекаря на галере, перевязал руку раненого. Рана оказалась неопасной. Грас направился к рабу. Бедняга пытался устоять на покачивающейся палубе с неловкостью человека, всю жизнь проведшего на суше. Он поднял глаза на приближавшегося капитана.
— Как ты умудряешься так ловко двигаться? — спросил он.
— Я привык, — ответил Грас. — Кто ты?
— Мое имя…
Грас покачал головой:
— Я не спрашиваю твое имя. Кто ты? Если ты готовишь ловушку для меня или Аворниса, я перережу тебе горло и выброшу за борт.
— Я не понимаю, — сказал раб. — Что-то умерло во мне. Какая-то часть души перестала существовать. Когда я ожил, — он постучал пальцем по лбу, — то понял, что должен бежать. Там, где я жил, все были мертвы, даже моя женщина. Мне пришлось бежать. Я не мог оставаться единственным, кто мог думать.
Его слова звучали правдоподобно. Пленники, которым удавалось вырваться из-под власти Низвергнутого, говорили то же самое. Как и шпионы…
— Турникс, — позвал Грас.
Волшебник поспешил к нему, вытирая платком с рук кровь раненого моряка. Капитан указал на беглеца:
— Проверь, не скрывается ли Низвергнутый в его сердце.
— Я попытаюсь, капитан, — ответил Турникс с сомнением в голосе. — Я сделаю все, что смогу, но магия Низвергнутого дана ему с рождения, моя же — всего лишь ремесло.
«И ты не слишком в нем искусен», — добавил про себя Грас. Турникс направил свой палец на раба как какое-то оружие. Он проделал им движения, переходя от медленных и едва заметных к резким. Он то бормотал про себя заклинания, то жевал нижнюю губу. Наконец чародей повернулся к капитану:
— Насколько я могу судить, этот человек действительно тот, за кого он себя выдает.
— Насколько ты можешь судить,
Турникс кивнул. Капитан усмехнулся.
— Ладно. Я не собирался заходить на Анху, но сейчас, думаю, мне придется это сделать. Это неприступная крепость, и их волшебники очень искусны. Я передам им беглеца — пусть разберутся с ним. Если они не смогут… — Он пожал плечами.
— Ты думаешь, это все еще внутри меня, — проговорил раб с упреком.
— Ради безопасности Аворниса я должен быть абсолютно уверен, — ответил Грас.
В том, что беглец увидит Анху, уже был риск. Аворнис не воевал с ментеше сейчас, но мир между ними никогда не отличался прочностью. А теперь, пока Низвергнутый руководил ими, он был просто невозможен.
Мергусу странно было ощущать свою беспомощность. Ему нечасто приходилось испытывать чувства, свойственные обычным людям. Но даже король Аворниса был бессилен что-либо предпринять в то время, когда его возлюбленная кричала в спальне, а он ждал снаружи.
«Как долго это длится», — подумал он, качая головой. Появился слуга с серебряным кубком и кувшином на золотом подносе.
— Не угодно ли вина, ваше величество?
— Пожалуй, — согласился Мергус.
Слуга протянул ему кубок, и когда король поднес его к губам, снова раздался крик Серфии. Рука Мергуса дрогнула, и вино выплеснулось на гладкий мраморный пол. Король тихо выругался. Ему не хотелось показывать, как сильно он взволнован. Рисса сообщила, что Серфия носит мальчика. Но ничего не было сказано о том, выживут ли его ребенок и Серфия.
Слуга попытался улыбнуться:
— Назовем пролитое вино приношением.
— Я скорее назову тебя идиотом! — рявкнул король. — Оставь кувшин и убирайся прочь.
К тому времени, когда дверь спальни распахнулась, король был почти пьян. Он мрачно взглянул на повитуху:
— Ну что, Ливия?
— Все прекрасно, ваше величество, — поспешно ответила она. Ее морщины и обвисшие щеки говорили, что она почти ровесница Мергуса, однако черные волнистые волосы бросали вызов времени — не без помощи краски. — Мои поздравления. У вас сын. Немного маловат и слишком тощий, но он выживет.
— Сын… — выдохнул король.
Он мечтал произнести это слово с тех пор, как почувствовал себя мужчиной. Во времена своей молодости Мергус не предполагал, что ему придется ждать так долго. Чем больше прибавлялось лет, тем меньше оставалось надежды.
Мергус заглянул в кувшин. Тот был пуст. Кубок оказался наполовину полным, и он протянул его Ливии.
