убогость и косность! Нет, будущее представляем мы, а наверху сидят не только преступники, но маньяки. И мы — наверняка справимся с этим сумасшедшим домом!
А летом 1902 прочли „Что делать” Ленина, стали получать „Искру” — о-о-о! да железная партийная организация уже создаётся и без Антид Ото! Свои тут рефераты о централизованной партии показались ему захолустными. В ссылке стало тесно, безвоздушно! Нет, надо —бежать! Бежать — в эмиграцию.
А уже была у них и вторая девочка. Но Александра согласилась, что для великих задач — Лев должен бежать. А она с двумя девочками останется, ничего.
Добыли чистый паспорт. Надо было вписать какую-то фамилию, но — русскую, не Антид же Ото. И тут, каким-то наитием-шуткой вспомнил орлиного, властного, всемогущего надзирателя с длинной саблей, и вписал: Троцкий.
Подъехал к неближней станции, сел в вагон в крахмальной рубашке и галстуке — и покатил на запад. Вот и весь побег.
Первая остановка была в Самаре, там — один из штабов „Искры”! Антида Ото встретили восторженно, Кржижановский дал ему кличку „Перо”, и эту кличку уже сообщили в „Искру”.
Несколько беспрепятственных поездок в Харьков, Полтаву, Киев по делам „Искры”, — организация совсем слабая, местные ячейки беспомощны. Но и не это интересовало Перо: за границу! скорее в центр „Искры”! скорей — к кормилу всей революции.
С небольшими приключениями перешёл границу, в Вене потревожил в воскресенье вождя австрийской партии Виктора Адлера, не спавшего ночь перед тем, взял у него денег на дорогу до Цюриха; ночью же разбудил Аксельрода; дальше до Лондона, без английского языка нашёл квартиру Ленина и постучался к ним ни свет ни заря, не представляя, что у них строгий распорядок жизни. В России — такая борьба! и как они все забываются в Европе. А между тем надо действовать — немедленно! Куда же? — в „Искру”, конечно! Да тут уже знали его кличку — Перо! Крупская так и доложила Ленину: „Перо приехал”.
Первая прогулка с Лениным по Лондону, „вон, у них там Вестминстер”. Да разве глаза вбирают Вену, Цюрих или Лондон? Прогулка — „экзамен по всему курсу”. Вашу книгу, Владимир Ильич, мы коллективно штудировали в московской тюрьме, да как вам удалось собрать столько статистического материала? Гигантский труд. Спор Каутского с Бернштейном? — ревизионистов среди нас не было ни одного! Философия? Мы очень увлекались, как Богданов сочетает марксизм с теорией познания Маха-Авенариуса. И Ленину тоже это нравится, но он смущён, что Плеханов объявил такую философию разновидностью идеализма.
Насчёт Пера решение было пока такое: немного тут побудет, познакомится с литературой — да и снова в Россию на нелегальную работу.
Не то, что хотелось. Перо — для того и Перо, чтобы занять место в „Искре”. Как раз поместили жить в одном доме с двумя членами редакции: Засулич — крупной, уже пожилой женщиной с небрежной внешностью, и Мартовым. С Мартовым много соприкасались, много сидели над книгами, курили и выпили много дешёвого кофе. Юлий, тоже в пенсне, и с такими же буйными чёрными волосами, был на семь лет старше Льва, очень талантливый и очень беспорядочный, всегда пенсне непротёртое и пепел, рассыпанный по рукописям. Лев присматривался к нему внимательно и ревниво, это был естественный и несомненный соперник. Мартов и писал и говорил — поразительно легко, и мог без конца. Он всегда был нацело захвачен сегодняшним политическим днём, новостями, спорами, то и дело рассыпал остроумнейшие догадки, гипотезы, предположения, предложения — но тут же многие сам забывал, не доводя до дела. Мысли его были хрупко ажурны, им не хватало мужества, а самому Мартову — воли, а это-то и главное! Первая реакция Юлия на всякое событие имела всегда революционный характер — но ещё не успевал он занести её на бумагу, как его осаждали сомнения, и он уже не мог собрать все мысли и выделить главную. Вот волей, неизменно революционной волей, Лев несомненно превосходил его! А между тем Мартов был давно равноправным редактором „Искры”, — а Перо?.. И собирая весь талант, он теперь писал и писал в „Искру”, политические статьи и даже передовицы, окунаясь во вкус словесного материала, в погоне за формой, за образом, за стилем. И это было весьма замечено и одобрено.
Тут стали посылать его и на выступления по Европе, сражаться в рассеянных эмигрантских группах. И оказалось: да он — первоклассный оратор, ещё даже ярче, чем писатель! Не чувствовал тротуара под подошвами после победного диспута со старым Чайковским. А в Париже, от русской студенческой колонии, его встречала Наташа Седова, дворянская девушка, тяготеющая в революцию, и восхищённо полюбила его сразу, затем и он её. Бродили с ней по Парижу, она показывала все красоты, — но он ходил и смотрел отчуждённо, сопротивлялся и Лувру и Люксембургскому дворцу: оценивать Париж — значит расходовать себя, нет, Одесса лучше. И этот Рубенс, такой сытый и самодовольный; постигать живопись, как и природу, значит — перенаправить свою концентрацию, оторвать её от политической жизни, — а революция не допускает соперничества. „Всё для революции!” — это Наташа понимала. Она вскоре и поехала на партийную работу в Россию. (Думали отправить туда и Перо, но он не спешил.)
Кажется, Перо за эти несколько месяцев с 1902 на 1903 изряднейше отличился в „Искре”! Сперва стеснялся, а вот уже осмеливался выступать с теоретическими статьями наряду с Плехановым! И в решающем вопросе об отношении к либералам был целиком согласен с Лениным: они тянутся к социал- демократам, а мы их будем только бить и бить! (Засулич умоляла: мягче!) И становилось уже невыносимо: неужели заслуги его не будут оценены и его не введут в состав редакции „Искры”?!
Нет, Ленин — оценил. Ленин решил — ввести. И написал остальным членам редакции: кооптировать Перо на равных основаниях. Уже не один месяц он пишет в „Искру” в каждый номер, по статьям на злобу дня просто необходим нам. И он человек с недюжинными способностями, убеждённый, энергичный, пойдёт ещё вперёд, очень будет нам полезен. Правда, пишет со следами фельетонного стиля, чрезмерно вычурно (у самого-то Ленина не было вкуса), неохотно принимает поправки и уже изрядно недоволен, что его третируют как „вьюношу”. Не примем сейчас — упустим его, он поймёт как наше прямое нежелание. А ведь у него есть чутьё человека партии, человека фракции, он нам будет исключительно полезен. Нам нужно пополнение сил, и очень нужен в редакции 7-й член для удобства голосования.
Про удобство голосования было сказано мимоходом, а здесь-то и весь ключ. Уже несколько месяцев шли трения между Лениным и Плехановым по многим вопросам, и о проекте программы партии для предстоящего партийного съезда. Шестичленная редакция „Искры” всё явнее распадалась на две тройки — „старых” Плеханова-Аксельрода-Засулич, и „молодых” Ленина-Мартова-Потресова, и введением ещё более молодого задорного седьмого Ленин рассчитывал обеспечить себе перевес. Вослед Ленину тут же и Мартов написал Аксельроду убедительно. Но Плеханов раскусил манёвр, и не только категорически воспрепятствовал, а ещё и облил „вьюношу” при встрече изысканной недоброжелательной холодностью.
Но и Лев уже никогда не простил этого Плеханову!
А попадал — в тупик? Если нет движения в редакцию „Искры” — то куда? то что? Да от них от всех шестерых никогда не поступило ничего такого и сравнимо блестящего, как от него! Оч-чень было оскорбительно.
И с этим вскоре поехал в Брюссель на 2-й съезд партии. (Начался в складском помещении, полном блох, пытка делегатам. Потом перенесли в Лондон.) От кого же тут был Антид Ото? От „Сибирского социал- демократического рабочего союза” (придумал).
Ленин предусмотрительно подготовился к этому съезду, поучительный приём: заблаговременно посылал он близких ему эмигрантов в Россию, избраться от существующих (или несуществующих) с-д групп, они возвратились сюда делегатами, и теперь Ленин имел большинство. Для этого, правда, пришлось ещё разгромить особые требования Бунда — и Антид Ото и Мартов поддержали его против этих недопустимых еврейских притязаний на обособленность.
Весь раскол определился не самой съездовской работой, а — заранее уже накалившимися отношениями между Лениным и Плехановым, Ленин отказывался быть и дальше не первым в партии, а кому-то подчиняться. Не удалось создать в „Искре” отношения 4:3, —так теперь он предложил
Хотя и сам параграф был задуман не безобидно. Он обеспечивал перевес политической верхушки
