атаку, которую вы так, с огоньком…
— Восток — дело темное. Сдается мне, понимают самураи, что война уже едет совсем не по тем рельсам, потому и джентльменство их тяготит все больше. И звереют, естественно. Ну ничего, напалм им дурь-то слегка повыветрил.
— Напалм?
— Так у нас назывался тот тип огнесмесей, что мы сегодня здесь, так сказать, впервые применили.
****
Погрузка раненых на 'Монголию' закончилась за три часа до заката. Первый час погрузки Балк провел за штабелем пустых ящиков в конце северного пирса, обнимаясь с Верочкой Гаршиной, которая была приписана к госпитальному судну. Благо медицинское начальство все правильно понимало, а сестер на подмену хватало. Еще полчаса, он убеждал вышеупомянутую девушку, что ей остаться в Дальнем нет никакой возможности. Их диспут завершился тем, что Балк на руках отнес сопротивляющуюся даму по трапу на палубу 'Монголии'. У лееров парохода Верочка перестала наконец молотить своими маленькими кулачками по плечам и спине Василия. Она положила голову ему на плечо, и глядя прямо в глаза произнесла:
— Я согласна остаться на 'Монголии', но с одним условием. Ты должен мне пообещать, что тебя не убьют.
— Наверное это тебе должны обещать японцы, а не я, солнце мое.
— Ты умнее и лучше всех японцев на свете! И они тебя смогут убить только если ты сам им это позволишь, своей глупостью или неосторожностью… Пообещай мне что ты этого не сделаешь, и я безропотно останусь на 'Монголии'. Иначе… — с угрозой начала Верочка.
— Хорошо, родная, хорошо! — успевший немного изучить характер своей подруги Балк решил не рисковать, — обещаю не бросаться в одиночку больше чем на взвод японцев, и всегда одевать калоши во время дождя и шрапнельного обстрела. Только и ты облегчи мою задачу — зная, что ты в безопасности, мне будет проще сосредоточиться на войне и собственном сбережении.
— Ну вот и договорились, — радостно захлопала в ладоши Верочка, грациозно слезла с рук Балка, и задумчиво глядя на на панораму затянутого дымом Дальнего грустно добавила, — но мы в любом случае теперь не увидимся несколько месяцев… Васенька, проводи меня в мою каюту. Моя соседка сейчас должна принимать раненых, а до отхода еще четверть часа. Мы же успеем, правда?
— Вера, ты уверена, что сейчас подходящее время для… — начал было Василий монолог 'голоса разума', пытаясь уговорить скорее себя чем Веру, но был жестко/нежно прерван поцелуем.
— Капитан Балк, вы самый не решительный морской офицер, что я когда — либо знала.
Усмехнувшись Балк внезапно вытащил из кобуры наган, а левой рукой стал что — то долго искать за пазухой.
— Вася, если ты меня хочешь брать 'силой оружия', это совершенно не необходимо, я и так уже давно твоя, всей душой. Пока правда не телом, — Верочка пыталась привычным сарказмом подавить свой страх перед первым в жизни настоящим свиданием.
К ее удивлению, в вынырнувшей из-за обшлага мундира левой руке Василия был зажат золотой червонец.
— А уж платить мне точно не надо, — слегка ошарашено и обижено произнесла Верочка надув губки.
Такой реакции на свою откровенность и смелость она точно не ожидала.
— Платить и не подумаю, а вот наган мне сейчас и правда пригодится, — весело ответил Балк, бросил червонец на палубу 'Монголии' и, внезапно, выстрелил в него.
Подняв получившийся золотой 'бублик' (вид прострелянного профиля императора всероссийского вызвал у него нездоровые ассоциации), капитан второго ранга Балк, встал на левое колено и глядя снизу вверх в глаза любимой женщине изложил:
— Я могу пойти с тобой только если ты примешь от меня это. Другого кольца у меня для тебя нет, но для помолвки сойдет пока и так. Ты же, когда вся эта кутерьма закончится, правда выйдешь за меня?
Спустя двадцать минут, наспех одетые Василий и Верочка никак не могли оторваться друг от друга на площадке трапа. Но когда матросы уже вытягивали трап на борт парохода, Верочка, в своем репертуаре, задала последний вопрос, не имеющий отношения к их отношениям и звучащий совершенно не к месту.
— Вася, а зачем ты с собой таскаешь столько золотых червонцев? У тебя же китель весит не меньше полпуда?
— Видишь ли Верунчик, если японцы нас все же окончательно прижмут, мне придется не только уходить самому, но и любой ценой вытаскивать отсюда Михаила. А уходить нам придется через Китай. Китайцев же, зачастую, проще купить, чем пытаться перебить, уж слишком их много…
Пока 'Монголия' пробиралась к выходу из гавани, Балк успел присоединиться к Михаилу на маяке. Наблюдая за медленно удаляющимся пароходом, увозящим его Веру, Василий невольно тихонько насвистывал столь подходящее к его настроению 'Прощание славянки'.
— Что это была за мелодия, Василий Александрович? — поинтересовался заслушавшийся великий князь.
— Неужели я настолько фальшивлю, что вы не узнали 'Прощание славянки'? — не на шутку обиделся Балк, гордящийся своим слухом.
— Никогда не слышал ни мелодию, ни название, — отозвался Михаил, — а такую мелодию я думаю не забыл бы. Не наиграете потом?
— Тут не гитара нужна, здесь даже рояля будет маловато, скорее полковой оркестр должен быть… Это же лучший русский военный марш из всех что были и будут. Неужели его еще не написали?[130] Ну как с этой войной немного разберемся — ноты запишем обязательно. Ибо как бы не пошла теперь наша история, а война эта в русской истории далеко не последняя…
С площадки маяка было видно, как на линии горизонта, к белоснежному борту госпитального судна подлетел дымчато серый японский крейсер. Через пол часа, уже в сумерках они бок о бок продолжили движение. После беглого досмотра 'Акаси' проводил 'Монголию' через минные поля, и на утро они разошлись навсегда. Досмотрев морской спектакль, Балк с Михаилом не торопясь спустились вниз по винтовой лестнице, решив заночевать в расположенном неподалеку депо, где сейчас заканчивали латать 'Добрыню'.
Но спустя всего часов пять им пришлось в кромешной темноте вновь сломя голову по ней нестись. Но теперь уже вверх.
Уважительно растолкавший прилегших отдохнуть отцов-командиров вестовой доложил, что 'на море что-то эдакое затевается, прожектора светят и взрывы на горизонте, а на миноносцы это никак не похоже, да и не должно их сегодня вообще быть'. Спешно добравшись до верха маяка Балк с Михаилом стали в четыре глаза вглядываться в ночь. В бинокли было видно, как далеко в море, почти на горизонте, мелькали вспышки орудийных выстрелов, метались прожектора и что-то моргали морзянкой, что именно из-за расстояния прочитать было невозможно.
— Проспали, блин… Но будь это наши, то связались бы с нами по телеграфу, у нас на 'Муромце' радиовагон зачем? И всему флоту об этом известно… Хотя… Ну-ка, друг любезный, — рассудительно обратился Балк к вестовому, — метнись на тяжелый бронепоезд, узнай — были ли радиограммы. И если были, то почему эти сукины дети Маркони, мне ничего не доложили?
Вестовой, однако не успел добежать даже до низа лестницы. Примерно на пол дороги его сбил с ног летящий по ней вверх матрос с радиовагона. Доскакав до площадки он смущенно протянул бумажку с радиограммой Балку, и пока тот был занят чтением, почему-то попытался сразу скатиться обратно в темноту лестничного люка. Однако был остановлен резким и властным движением руки Михаила.
— Были ли телеграммы до этой, товарищ боец? — грозно спросил он.
— Ваше Имп… Товарищ Михаил Александрович! — из-за того, что матросик буквально плюхнулся на колени, его реплика более всего походила на старорусское 'не вели казнить, великий государь', — у нас Васька Клинов случайно рубильник с питанием перекинул, и с вечера приемник не работал! Только десять
