подобных оценок оказалось на потоке только четверо.
Санёк Лазунов, дёргал его за рукав, когда в списке троечников он искал свою фамилию. «Вот мы где. Четыре строчки. Ты – второй. …Не верит». Вадим, в самом деле, не верил глазам. «Саша, ты вписал меня? …И Тишков. Мы вместе писали. Сидели рядом». С русским языком у Вадима нет дружбы. За сочинения получал 51. Грамотность – нулевая. …Удача? Нет. Много готовился.
Здесь, у доски объявлений они познакомились и с четвёртым абитуриентом, получившим высокий балл. Валера Сашин приехал в Москву из Астрахани. Был рыбаком, работал художником-оформителем, его работы привлекали профессионалов, но он выбрал литературу. Незаметно мужчины подружились. Писали прозу, но пока не печатались в солидных изданиях. Друзья отмечали, как водится, сдачу трудных зачётов и суровых экзаменов. Обменивались адресами музеев. Саша, знавший, в каком столичном музее новые экспозиции, рекомендовал приятелям непременно их посетить. Благодаря его настойчивости, Вадим оказался в легендарном театре «Ромен». Саша и билеты «добыл» для провинциала, который не был театроманом, но впечатления от спектакля остались у него хорошие.
Бабушкин по рекомендации журналиста Володи Ширяева пытался поступить в этот уникальный вуз, но подвёли знания русского языка. Не мудрено. В лесном посёлке кое-как окончил вечернюю десятилетку. Сезон отработал в лесничестве пожарным сторожем, а мог бы закончить Лесную академию, но попал в лесотехникум, должен был выпускать карандашную продукцию или спички, но родина попросила её защитить. Пришлось надеть форму, расстаться с мечтой о конструировании удобной мебели, а год строить разные объекты. Генералом не стал, правда, и не хотел. Придирчивые медработники госпиталя послали его домой, забыв назначить даже символическую пенсию, так как Вадим по совету таких же травмированных, как и он, отказался от хирургического вмешательства в разрушенный молодой позвоночник. Судьба испытывала, толкая то в одну сторону, то в другую. Чья-то рука направляла Вадима туда, куда не думал идти, всё же привела к той единственной дороге, по которой он должен продвигаться, не сворачивая.
Время летело незаметно, Вадим ковырялся в своей памяти, но ничего по третьему вопросу не мог выцарапать. Память не выдавала даже куцей информации о танкере Дербент. Читал ведь. Давно. Сюжет забыл…
– Кто готов? – раздался металлический голос Рудневой. Вадим ощутил на себе преподавательский твёрдый взгляд, но голову не оторвал от листа, продолжая писать какие-то глупости. Студенты притихли, как мыши в кладовой, услышав шаги кота. Отдельные заочники хотели сдавать свой облегченный багаж знаний именно бабушке – милой и доброй, понимающей, что этим тёткам и дядькам не нужна стипендия, что они что-то написали, а некоторые – публиковались в газетах, журналах и даже в издательствах. Учатся они в этом вузе, не потому что очень хотят, чтобы их научили правильно писать романы и повести, а просто так повелось, что нужно иметь документ о высшем образовании. Им понятно, что опытные писатели на смогут им дать навыки ремесла, но подскажут, как не стоит делать, пытаясь что-то кому-то рассказать.
Эти честолюбивые поэты и прозаики спешат заявить о себе. Прокукарекав единожды, пытаются петь дальше, но всех ли услышат сегодня, завтра. Посмертная слава хороша, но хотелось бы при жизни увидеть свои книги на прилавках, в руках друзей и любимых. Они работают, спешат в издательства. Рукописи отвергают. Литераторы не бросают своих устремлений, верят в звёздный час. Жизнь проходит мимо окон, перед которыми, не глядя в гущу событий, стареют над рукописями они, отравленные ядом честолюбия, забыв обо всём на свете. Крупицы таланта постепенно тают, как угольки затухшего костра, покрываются пеплом, пропадая. Тогда приходят злобность и отчаянье, запой и разорванная психика. А ведь мог быть хорошим инженером, прекрасным отцом. Не ту подкинула судьба дорогу, не по нужному пути покатилась тележка жизни… Что делать? Кого винить? Не пошла масть… Почему не писал о рабочем классе? Почему не восхвалял дорогую действительность, её стройный порядок и счастливые майские колонны. Зачем показывал отрицательные явления? Советовали, вступай в партию, говорили, пиши чисто и просто? Мудрил. Умнее всех хотел показаться? Кто ж будет издавать такие книги. Какой редактор хочет получить по шапке за твой роман, за повесть, которая идёт в разрез с истинным курсом страны? Только глупый. Он знает, что тираж изымут, сдадут в макулатуру, а ему придётся долго искать работу…
Большинство преподавателей старались задать такой вопрос, «поплывшему» заочнику, чтобы ответил, чтобы ему можно было с лёгким сердцем поставить «трояк».
Мишка Тишков из Подольска, коршуном метнулся к Аглаше, сгоняя со стула Вовку Мулярова, сплавщика из Вологодского посёлка, который «отстрелялся», ожидая, когда в его зачётке возникнет последняя роспись, и он станет студентом четвёртого курса. Вадим осмотрел сидящих, предполагая, кто сможет ему помочь, но кто будет расписывать сюжет «Танкера Дербент» Юрия Крымова. Кино видел, а книгу вроде читал, а может быть, и не читал. Кино – это далеко не роман, можно залететь, ведь сценарист мог что-то добавить или выбросить каких-то персонажей.
Санёк Лазунов, похоже, готов отвечать. Вадим хотел попасть в семинар к Виктору Алпатову. Его романы о сплавщиках и лесорубах Вадим читал каждый год. Узнал Алпатова у двери кафедры «творчества», подал руку и представился. Худощавый мужчина, с уставшим лицом, услышав рассказ об общих знакомых, не удивился и не обрадовался, сказал, что ведёт семинар местных студентов, с которыми встречается каждый месяц. Вадим знал от Александра, что Алпатов крепко помогает своим семинаристам. Вадим попал (говорят, что преподаватели набирают к себе авторов понравившихся конкурсных работ) в семинар известного прозаика Никиты Сергеевича Набатова, автора экранизированных романов «Вестница», «Житие Степана Громова». Вадим взял в библиотеке книги руководителя семинара и начал неотрывно читать. Когда пришло время спать, ушёл в кухню, где горел свет; не мешая другим, можно читать до рассвета…
Рудневу уважительно побаивались… На халяву ей не сдашь экзамен. Всё это знали. И стеснительно трусили отдельные студенты, понимая, что знаний мало. Их нельзя выстроить в систему. Бабушкин помнит предыдущий экзамен, когда преподаватель объявил накануне, чтобы не дрожали, не делали шпаргалок, потому что он разрешает сходить в библиотеку, посоветоваться. Почему? Потому что узнает по нескольким фразам о кругозоре, о системе знаний. С ним было легко, но жилы он вытягивал, как средневековый палач. Нужно было удивить собственными суждениями, своим подходом к жизни и литературе.
Он следил за её любопытными руками. Она перебирала зачётки. Тишков бодро отвечает. Рядом садится Николай Малович – коллега по семинару, сожитель по комнате. Только вошёл, и, готов. Коля – журналист, живёт в карельском городе Пудож. Начитанный до тошноты, но пишет медленно и хорошо.
– Бабушкин. – Требовательно приглашает Руднева, рассматривая в зачётной книжке его хилые «достижения». Осматривает сидящих выпуклыми глазами за линзами очков. Впрямь, похвалиться нечем. «Пятёрки» редки, «чётвёрки» – иногда, но «тройки» – постоянно. Это у земляка Вовки Жукова из Барнаула нет ни одной «тройки», а в только «отлично». Бабушкин решает честно признаться, что не читал «Танкера», рассказать, что в издательстве выходит первая книжка «Последний пожар». Она отняла много времени, пришлось переделывать, сокращая вторую повесть.
Преподаватели иногда интересуются творческими делами студентов. Бабушкину импонировало то, что проректор, заведующий кафедрой советской литературы Таран-Зайченко, всякий раз, встречаясь в коридоре, на лестнице, спрашивает, как дела с урожаем у них в районе, будет ли работать на уборке. Узнал, что Вадим четыре сезона косил хлеб комбайном. Преподавателям должно быть интересно, что пишут студенты, какие книги будут выпускаться в далёких краевых и областных издательствах. Москвичи и москвички в лучшем положении. Они атакуют издательства, толстые журналы, киностудии. Устраивают рукописи в литературные газеты, чтобы заявить о себе, о своих произведениях. Учатся общаться с редакторами, учатся работать и понимать ситуацию с рецензированием, с редакционными планами.
Однажды, когда обсудили его повесть, Никита Сергеевич скажет задумчиво, дескать, видит, как это можно снять, чтобы получился хороший кинофильм. Староста Людмила Смагина вдруг встанет: «Никита Сергеевич, помогите Вадиму приготовить сценарий, вы же знаете режиссёров на «Мосфильме». Набатов посмотрит вдаль, откроет крышку, лежащих на столе карманных часы, убедится, на месте ли стрелки. Заговорит Малович, Муляров, загомонят семинаристы, умоляя преподавателя помочь сокурснику экранизировать понравившуюся им повесть. Набатов будет держать в губах мягкую улыбку, плавно складывать в портфель продолговатую записную книжку, журнал. Прозвенит равнодушно и требовательно электрозвонок. Фронтовик разведёт руками, пойдет из аудитории, в которой они будут встречаться,
