охватывало отвращение.
Была еще одна земля в Алкмааре, до которой вряд ли удалось дотянуться Мортис – за Стеклянной пустошью лежал город Неферис.
Даже ребенку известно, что Стеклянную пустошь не может миновать ни живой, ни мертвый – даже бесплотного духа уничтожит ужасная пустыня. Когда-то давно алкмаарцы, не желавшие поклоняться предкам и не признавшие власть короля-жреца, подняли восстание, а после поражения ушли через Стеклянную пустошь на побережье, где и основали Неферис. Говорят – никто не ведает, правда ли это, – они гнали сотни и сотни рабов и приносили их в жертву, дабы с помощью пролитой крови и заклинаний создать защитную магию и миновать ужасную пустошь, на которой, как на огромной жаровне, сгорало все живое, даже души предков сгорали.
Дойти удалось немногим, но именно они основали Неферис. С тех пор город разросся и разбогател. Со стороны моря его защищали Свистящие острова, в чьих острых скалах постоянно дуют сильнейшие ветры. Маги Нефериса приманивали в пролив корабли, и те разбивались о рифы Свистящих островов, богатства потерпевших крушение доставались жителям Нефериса, «счастливцев», которым удалось добраться до берега живыми, тут же отправляют на невольничий рынок, и даже мертвым не удавалось избежать рабства. Их души становились покорными пленниками магов Нефериса, духами, исполнявшими всю грязную работу. Заключенные в глубокие гроты Свистящих островов, они заставляли ветры беситься в лабиринте опасных рифов, чтобы новые корабли находили в этом проклятом месте свою погибель.
Нет, в Неферис Дарган не поедет: его мертвая плоть тут же сгорит на безумной жаровне Стеклянной пустоши. К тому же жить грабежом, как живут в Неферисе, он никогда не желал.
Так ничего и не решив, Дарган двинулся туда, куда вела ближайшая тропка. По обеим сторонам лесной дороги тянулись заросли малины, и Дарган на ходу обирал ягоды, отмечая между прочим, что раз малина уже поспела, то миновал первый месяц лета, который в Алкмааре называют месяцем первых плодов. Дарган умер весной в месяц цветения вишни. Может быть, время для мертвецов течет как-то иначе?
Дарган давно не вел счет рассветам и закатам, так что он не удивился, если бы увидел в лесу первый снег, который выпадает в месяц опавших хризантем.
Так и ехал Дарган до позднего вечера. Уже в сумерках, когда небо уже стало стремительно темнеть, беглец выбрал место для ночлега – небольшую поляну, окруженную еловым лесом. Дарган уже собирался спрыгнуть на землю, когда его конь громко заржал.
На другой стороне поляны стоял берсерк, вооруженный боевыми топорами.
– Вот так встреча! – пробормотал алкмаарец, хотя ничего неожиданного в такой ситуации не было.
Берсерк явился на поляну не один – за его спиной толкалась четверка одержимых.
Судя по всему, разведывательный отряд, возможно, уже поистрепавшийся в дороге, потому как ни одного, даже самого завалящего мага, в их компании не было.
Недолго думая, Дарган помчался навстречу проклятым, рассчитывая разделаться с главарем отряда прежде, чем тот опомнится.
Серьезную опасность для алкмаарца представлял только берсерк. В прошлом этот парень был, наверное, сквайром, потому что носил за спиной металлический щит с гербом. Увидев, что противник всего один и атакует, бывший сквайр понесся навстречу коню смерти. Дарган уже намеривался снести парню голову, как вдруг тот пригнулся и совершил нырок – прыгнул в высокую траву, как в воду. Нырнул и ударил топором. Если бы конь под Дарганом был самый обычный – остаться бы ему без ноги, а может, и без двух. Но Бешеный взмыл в воздух как раз в тот момент, когда берсерк еще только прыгал вперед. Топор попросту запутался в высокой траве, не найдя добычу, а берсерк получил копытом по прикрывавшему его спину щиту. Это его не убило, но припечатало к земле – это уж точно. Удар Даргана так же пришелся в воздух – конь уже пролетел мимо первого противника и теперь мчался на одержимых. Те бесстрашно ринулись навстречу, и первый, самый шустрый, повис, проткнутый, на бивне коня, а второму Дарган, в этот раз точнее рассчитав удар, снес голову на скаку. Промчавшись до самой кромки леса, алкмаарец развернул коня. Бешеный стряхнул тело с бивня и хотел уже впиться в него зубами, но Дарган натянул повод:
– Рано, парень! – одернул зверюгу. – Время ужина еще не настало!
Бешеный думал иначе, но пришлось подчиниться.
– Сам понимаешь, в твоих интересах разделаться с ними быстрее! – подначил скакуна Дарган.
Конь рассерженно заржал и незамедлительно ринулся вперед.
Теперь против всадника оставалось трое – берсерк, очухавшийся от удара, и с ним парочка одержимых. Дарган погнал коня на берсерка. Тот опять замахнулся топором, но в этот раз он метил коню в голову. Не достал. Конь мотнул головой, поймал рогом топор там, где тот соединялся с топорищем, и рванул, выдирая оружие из рук воина. Берсерк, вместо того чтобы отпустить заклиненный топор, вцепился в топорище мертвой хваткой. Бешеный тут же поднялся в воздух, и проклятый повис на бивне, нелепо вскинув вверх руку и обнажив не прикрытый нагрудником живот. Сообразив, наконец, какую глупость он сделал, парень, вместо того чтобы разжать пальцы и спрыгнуть с летающего коня, решил ударить Бешеного вторым топором. Пока он замахивался, Дарган попросту проткнул висевшего перед ним противника, ударив как раз в незащищенный живот. По инерции топор берсерка все же грохнул коня промеж рогов, но удар вышел слабоватым – броня налобника лишь загудела, но даже не погнулась. М-да, берсерк из бывшего сквайра вышел неважнецкий – сразу видно, мальчишку только что обратили. Дарган даже не разглядел его лица – опустившись, Бешеный ударил копытом смертельно раненного в голову – вряд ли из милосердия, но получилось именно так.
Расправиться с оставшимися одержимыми Даргану не составило труда.
Бой закончился уже в темноте, и Дарган решил заночевать на поляне, тем более он с самого начала присмотрел ее для этой цели. Он не устал, и ночью мог путешествовать, прекрасно видя дорогу под светящимися копытами коня. Он просто не знал, куда ехать дальше и что может поджидать его в пути. Что-то призывало его остановиться, сойти на землю. И он сошел. Накинул повод Бешеного на ближайшую ветку дерева. Потом притащил изуродованное тело берсерка и бросил под ноги коню. Зверь вцепился зубами в окровавленное плечо, рванул плоть, кожа лопнула с треском, будто разорвали полотнище ткани. Треугольный щит убитого Дарган забрал себе. Алкмаарские всадники, правда, в бою использовали овальный щит, но и этот сойдет – чтобы прикрыться от вражеских стрел – дорога предстояла опасная.
Дарган при свете «копытного» огня обыскал сумки и карманы убитых, нашел флягу с вином, сухари, немного изюму и копченого мяса. Адские ребята не собирались в пути голодать. Дарган перекусил, но большую часть припасов спрятал в седельную сумку, потом накрылся своим серым плащом и лег под деревом.
Он не спал – лежал с закрытыми глазами, вслушиваясь в голоса ночного леса. Где-то ухал филин, шуршали в траве мыши.
Небольшие рощи в Алкмааре есть лишь вокруг Альзонии, и то они орошаются водой из каналов, отводящих часть могущего потока Альзона. Там растут священные сосны, дающие смолу для различных магических притираний, а заклинаниями всего за несколько дней смолу можно превратить в янтарь, так что не нужно ждать тысячи лет, пока слезы дерева затвердеют в песке. Ювелиры Альзонии с помощью магии заставляли внутри янтаря застыть серебряные или золотые бусины или просто золотую проволоку с нанизанными на нее самоцветами. Ожерелья или диадемы из такого магического янтаря ценились куда дороже золота по всему кругу земель. Правда, особо рьяные инквизиторы запрещали женщинам Империи носить алкмаарские украшения, а самые безумные своей магией разрушали заклинания чародеев, так что несчастные модницы порой возвращались домой с волосами, залитыми густой смолой, из которой торчали куски серебряной или золотой проволоки.
Правда, и в самом Алкмааре случались подобные казусы – если ювелир не умел концентрировать магию и торопился создать украшение в погоне за наживой. За подобное ювелиру отрубали мизинец на левой руке. А за повторную халтуру – кисть левой руки: мастер должен был ценить свою репутацию дороже любых денег.
Дарган вспомнил, как однажды у его сестры стекли с ушей модные серьги, остались лишь золотые крючочки. Сестра плакала, рассматривая испорченное платье. Ее все утешали – мать, отец, подруги. А когда отправились в лавку ювелира, то увидели – у парня не хватает мизинца на левой руке. Увидев
