– Покажи мне его… можно посмотреть? – Рядом остановилась Тейра – Дарган и не заметил, как она приблизилась.
– Нельзя! – крикнул он почти грубо и спешно спрятал медальон под одежду.
– Что с тобой? – Тейра обиженно заморгала.
– Я сказал – нет! – рявкнул Дарган, злясь на себя за свою непонятную злобу.
Тейра повернулась и побежала к костру, закрыв лицо руками.
Даргану показалось, что она плачет.
Демонолог долго прикидывал, что делать с пленными. Мраморная горгулья, сидя на макушке скалы, сторожила лагерь. Ее круглые, как у филина, глаза одинаково хорошо видели и днем, и ночью. Но все же в темноте под покровом леса кто-то из плененных мог ускользнуть. Посему Идразель связал всех мужчин веревкой, а Дарган наложил на нее заклинания, чтобы нельзя было веревку перерезать ножом.
Несвязанными остались Цесарея и Торм. Цесарею Демонолог просто-напросто поручил заботам Тейры, а мальчишка его мало волновал. Захочет удрать – пусть удирает, одним ртом меньше. Но Торм сидел возле Ренарда как привязанный. Заметив сию преданность, Ирг послал Торма за хворостом. И не ошибся – мальчишка набрал охапку сухих веток и вернулся к костру.
Меченый с самого первого дня в отряде был за повара. Вскипятив воды, он насыпал в медный котел крупы, бросил туда копченые ребра, добавил пряной травы, что нашел тут же, на склоне холма. Он беззастенчиво выпотрошил припасы пленников, обнаружил там пару луковиц, репу, крупу и тут же добавил все в похлебку. Из нехитрого скарба имперцев Ирг конфисковал миски и деревянные ложки. Похлебку стали разливать поровну всем – и сектантам, и пленникам.
– Надеюсь, вы кормите нас не тем же, чем Дарган своего коня, – заметил Ренард, снимая пробу. – А ничего, есть можно. Хотя я бы добавил сюда немного змеиного яда и волчьих ягод.
Торм тоже потянулся ложкой к котлу, но тут же получил по затылку от Гоара.
– Оруженосцы едят последними! – объявил Гоар.
– Не трогай парня! – прорычал Ренард. – Мы все теперь в плену и должны помогать друг другу.
– Мы в плену, но рыцари не как все. Может, этот оборвыш – твой незаконный сынишка? – хмыкнул Гоар.
– Чтоб тебе обожраться и лопнуть, – пробормотал Торм, глотая слезы и ковыряя ложкой землю возле костра. – Я найду эликсир силы, потом эликсир неуязвимости, потом…
– Цесарее двойную порцию! – объявил Джастин.
Он ловко выхватил из котла на миг оставленный «поваром» половник, и наполнил монахине миску до краев.
– Да я не хочу… мне и не съесть столько, – принялась отнекиваться девушка.
– Ешь и без всяких не хочу! – приказал Джастин. – Ты на нас столько сил израсходовала, просто ужас!
Цесарею он опекал с преданностью брата – как будто в самом деле уверился, что она его пропавшая сестренка.
Тейра налила Даргану его порцию и поднесла, поклонившись. Так кланяются женщины Алкмаара, поднося тарелку с едой хозяину дома. Алкмаарец грустно улыбнулся: вскоре все традиции его родины будут утрачены – никто уже не поклонится так, как только что это сделала Тейра, никто не кивнет в ответ, как это сделал Дарган, принимая еду так, как принимают самое драгоценное подношение.
Кажется, девушка мгновенно простила алкмаарцу его недавнюю грубость.
– Он что, тоже будет есть? – изумился Гоар, которого монахиня кормила с ложечки из своей же миски. Он дернулся, она неуклюже ткнула говорившего в губы, и тот ударил ее по руке. – Осторожнее! Ты же меня обожгла. Нет, я не могу вкушать пищу, глядя, как этот труп заливает в себя похлебку.
– Не смотри, – пожал плечами Ренард. – Или не ешь.
– А ты можешь? – Гоар задохнулся от возмущения – и тут же закашлялся.
Цесарея вовремя убрала подальше миску с едой, иначе он бы ее опрокинул.
– Я могу, – невозмутимо отозвался Ренард. – Конечно, могу. Я же бывал в Алкмааре. У них предки садятся с живыми за стол. Иногда приглашенных мертвецов бывает куда больше, чем живых. А у нас всего лишь один мертвец. Да и тот выглядит вполне прилично. Как будто его только что прикончили. Свежачок.
Дарган улыбнулся. При всей язвительности, шутки Ренарда его не оскорбляли.
– Впервые вижу, чтобы проклятые спелись с кем-то из нежити, – заявил Гоар, наконец, прокашлявшись.
– Все мы люди, – невозмутимо заметил Ренард, под шумок наливая себе из общего котла добавки, а затем щедро наполняя миску сидевшего рядом Торма.
Парень мгновенно заработал ложкой.
– Нет, – сказал Дарган, решив подыграть следопыту.
– В прошлом люди… – уточнила Тейра.
– Нет. Даже не в прошлом.
– Нет? – изумилась Тейра.
– Мы не люди, не проклятые и не нежить.
– А кто же? – спросил Джастин, угодив в нехитрую ловушку.
– Переодетые эльфы.
– Что, листогрызы? – изумился Гоар, тоже приняв сказанное Дарганом за чистую монету.
Меченый расхохотался и подмигнул. Торм подавился похлебкой и едва не разлил себе все на рубаху.
– Грызем листья, все грызем листья! – захохотал вдруг Ирг.
Идразель посмотрел на смеющихся с подозрением. Нет ли в этом подвоха – втереться в доверие, ослабить путы и бежать. Но нет, веревка держала пленников прочно, каждый узел на ней Дарган скрепил магическим заклинанием. Иногда очень полезно иметь под рукой алкмаарца – они все природные маги.
Когда алкмаарец наклонился, устраиваясь на ночь, из-под одежды выскользнул медальон и, свесившись на цепочке, сверкнул как-то по-особому ярко. Как будто не свет костра в нем отразился, а яркий солнечный луч. Алкмаарец спешно убрал талисман. Но было поздно. Меченый хищно облизнулся, но тут же с постным видом опустил глаза и спрятал руки под мышки, будто сильно замерз.
До того как стать сектантом Меченый был вором. Но только не имперским вором из Серой Гильдии, а самым обычным воришкой. Он всю жизнь крал, с того момента, как себя помнил. В детстве внешность у него была ангельская – голубые глаза, золотые кудряшки, пухлые щечки, так, наверное, выглядели те коварные ангелы, что подначили людей устроить в Невендааре хаос и «подставили» наивного Бетрезена. Новоявленный ангел крал все, что попадалось под руку, и едва лишь замечал тугой кошелек на поясе торговца или золотую цепочку на женской шейке, то уже не мог удержаться от соблазна. В его родном городе за кражу полагалось отрубать руку. Мальчишку поймали на базарной площади в тот момент, когда он срезал с пояса жены мясника вышитый золотом кошелечек. Меченому в ту пору было девять лет, и сама пострадавшая, поначалу отвесившая маленькому вору звонкую оплеуху, узнав от стражника о грядущем наказании, испугалась и прослезилась даже, взглянув в небесно-голубые глаза преступника. На суде сердобольная горожанка попросила заменить страшную кару поркой и наказанием в виде года работ. Судья учел ее просьбу, конфисковал кошелек вместе с содержимым в счет судебных издержек, а Меченого (тогда его звали как-то иначе, кажется, Попрыгунчиком) отправили работать в лавку к супругу пострадавшей, мяснику, искупать причиненный семье урон. Разумеется, после хорошей порки. Поскольку палач милосердием не страдал, парнишка дней десять провалялся в постели.
Оправившись настолько, что задница перестала саднить, и можно было хлебать наваристый суп из костей и требухи сидя, а не стоя, мальчишка тут же украл кошелек госпожи, у ее супруга мула, у подмастерья – медную бляху со знаком цеха, а напоследок прихватил с кухни жареного поросенка. Попрыгунчик собирался стащить и живого, да только розовый негодник в своей клетке визжал так истошно, что тут же выдал бы вора.
Верхом на муле Меченый покинул город и два года бродил по дорогам из одного города в другой. Всякий
