стерегут безногие стражи.
На какой-то миг клинки как будто прилипли друг к другу. А потом – еще миг, отделенный от прежнего скрежетом клинков и коротким вскриком Цесареи, Дарган сорвал с груди медальон и швырнул за металлический воротник панциря Зитаара. Сверкнуло огнем – ослепительно-белым так, что все исчезло, сожженное этим светом.
Дарган на миг ослеп. А когда снова начал видеть, то различил, как кренится в седле своего коня рыцарь смерти, и из доспехов, как из плохо сложенной печки, наружу валит чадный дым.
– Он же был тебе так нужен! Возьми! – Дарган захохотал и дернул повод.
Бешеный совершил фантастический прыжок, уходя от брызг белого огня, что вылетели из всех сочленений доспехов, сорвали и шлем, и золотую корону рыцаря смерти. Тонкий обруч подпрыгнул на камнях и оседлал обломок камня у дороги.
Зитаар завизжал. Он опрокинулся на спину и рухнул с коня, пламя то вырывалось из-под доспехов, то вновь начинал валить дым. Руки и ноги еще дергались, будто в безумной пляске, но встать Зитаар уже не мог. Бешеный пятился, мотая головой, и утробно похрюкивал. Смеялся.
– Ты что, сжег свою душу? – спросил следопыт, подъезжая.
Дарган соскользнул на землю – расставшись с медальоном, он опять практически лишился сил.
– Н-не знаю… – пробормотал он, глядя на доспехи, наполненные горячим пеплом. – Сейчас вытряхну этот панцирь и погляжу…
Но не успел. За спиной раздался топот.
Дарган обернулся. На него несся Гоар с поднятым мечом. Ни увернуться, ни парировать удар Дарган не успевал.
Зато успел Бешеный. Конь попросту лягнулся двумя ногами и ударил огненным копытом по руке с мечом. Гоар кувырнулся из седла и рухнул на землю с глухим стуком.
– Похоже, он сломал себе другую руку, – констатировал следопыт.
Дарган лишь криво дернул ртом и, опустившись на колени, запустил руку внутрь доспехов – в горячий пепел, который лишь совсем недавно был телом Зитаара. Черный прах облаком поднялся над горячим металлом.
– Вон он! – Дарган выдернул руку.
Он сжег кожу на пальцах, но вновь крепко сжимал медальон.
В этот миг заколебались кроны ближайших деревьев, листва сплелась в зеленый покров, и из него выступило лицо – так показалось поначалу Даргану, потом он понял, что из-под края капюшона таращится голый череп, и в глубине его глазниц плещется зеленый злобный огонь. Все застыли. И немудрено. Трудно пошевелиться, когда на тебя глядит богиня смерти собственной персоной.
– Медальон… Отдай мне «Свет душ-ши…» – прошипела Мортис.
– Нет! – воскликнул Дарган.
– Тогда твои друзья умрут… магия с-смерти… чума….
– А я дам им силу «Света души», и Цесарея всех излечит, – отвечал Дарган. – Алкмаарцы были бессильны перед тобой, но магия Всевышнего защитит людей.
– Я убью тебя… – Из мантии выпростались черные костлявые руки.
– Но не сможешь завладеть медальоном. Свою душу можно лишь подарить добровольно. Ее нельзя отнять.
– Я облачусь в серебро и сумею до него кос-снуться…
Мортис полностью выступила из водоворота листьев – в зеленой шелковой мантии, она двигалась грациозно, как прежде шагала по земле эльфов прекрасная богиня жизни Солониэль, и не верилось, что под струящимися складками прячется мертвое сожженное до костей тело.
– Ты получишь лишь оболочку, созданную Галлеаном, суть же останется тебе недоступной, богиня эльфов.
Услышав имя возлюбленного своего супруга, Мортис застонала.
– Подари мне медальон… отдай по доброй воле, и я воскрешу тебя и верну тебе Лиин живой и невредимой.
– Не верь ей! – закричала Цесарея. – Она ничего не сделает для тебя – только для себя, для себя, для себя…
Дарган поднял руку с медальоном:
– Галлеан! – воззвал он к мертвому богу эльфов. – Забери свой дар. – Он оказался слишком тяжел для простого человека!
Мортис вновь застонала – громче прежнего.
– Галлеан! – вновь воззвал алкмаарец. – Ты подарил моим предкам медальон. Забери его…
Мортис рванулась вперед:
– Галлеан…
Между нею и алкмаарцем вдруг соткался из воздуха призрак – бледный абрис фигуры высокого эльфа, плеснули по воздуху белокурые волосы, зазвенел серебряным колоколом голос, выкрикивая непонятные слова на эльфийском.
Мортис вновь застонала и протянула к призраку возлюбленного костлявые руки. Но не смогла до него коснуться. Абрис Галлеана метнулся в сторону и поплыл по воздуху. Мортис устремилась за ним.
Еще миг, и оба мертвых бога скрылись в зеленой листве.
– О, Всевышний… – прошептала Цесарея. – Глазам своим не верю! Дарган, ты в самом деле вызвал дух Галлеана?
– Нет, конечно! – алкмаарец покачал головой. – Это всего лишь призрак, созданный моим медальоном, моей душой. Как видишь, богов не так сложно обмануть. И не так трудно создать самим…
– Мы встретили богиню смерти и остались живы – пробормотал Эмери.
– Это не богиня смерти, это только её аватар, – ответил Дарган.
– Аватар? – переспросил следопыт.
– Сами боги не вмешиваются в наши дела непосредственно. Никогда, – сказала Цесарея.
– Оказывается, не только проклятые охотились за твоим талисманом, – заметил Ренард. – Нежити он тоже понадобился.
Дарган минуту смотрел в просвет между деревьями, туда, где скрылась в лесу Мортис в безуспешной попытке настичь Галлеана. Будто кто-то брызнул желтой краской в зеленый лес: все умирало там, где проскользнула бесплотная богиня.
– Мортис хочет возродить Галлеана. Но разве можно это сделать с помощью чужой души? – прошептал Дарган.
Ренард пожал плечами:
– Знаешь, повелителям всегда нужны наши души. Это самая высокая ставка в любой игре – Императора, королей и богов.
Тем временем Эмери с Тормом помогли подняться Гоару и залезть на его скакуна.
Но даже со сломанной рукой, корчась от боли, Гоар все равно пожелал ехать впереди.
Глава 26
Через два часа путники достигли ворот Ниинорда.
Увидев практически разрушенные стены и наскоро залепленные досками ворота города, Ренард застонал от досады. Чтобы удержать эти развалины, нужна огромная армия, а не крошечный отряд.
Когда миновали ворота, возле которых дежурили трое мальчишек в непомерно больших шлемах с косами в руках вместо боевых секир, следопыта стал разбирать нелепый смех. Он прикрывал рот грязным платком, чтобы люди не заметили его ненужной веселости, и многим казалось, что человек в истрепанном кожаном камзоле с огромным почти пустым колчаном за спиной трясется от рыданий, закрывая платком лицо.
Улицы были запружены народом. На ручных тележках подвозили камни, на кострах пережигали на известь мраморные статуи императоров и великих инквизиторов. Женщины и дети волочили какие-то тряпки и хворост, на освобожденном от руин торгового ряда клочке площади по сумасшедшим ценам торговали мукой и овощами. Одно лишь здание радостно желтело свежеотесанным камнем и сосновыми недавнего распила досками – одноэтажный пенал заново возведенной казармы. Огромные железные ворота
