актеры. Не брезгуют заходить и политики. Но нет ни одной завалящей деревеньки, не способной похвастаться собственным чайным домиком. Тут приходят узнать новости и обменяться сплетнями, забегают на минутку после трудового дня и просиживают долгие часы в праздники. Сочиняют стихи… Как утверждала Патриция, в Европе объявят выдающейся личностью всякого, у кого есть солидный счет в банке; в Тайане же мерилом достоинств является умение слагать стихи. И где устраивать поэтические состязания, как не в чайных павильонах? Хозяева павильонов — обычно ими бывают одинокие женщины — пользуются всеобщим уважением. Ведь именно от хозяйки зависит, оставит ли гость за порогом все свои горести, сможет ли сполна насладиться кратким мигом отдохновения…
…Убита хозяйка чайного домика. Понятно, что это взволновало всю деревню — да и окрестные селения.
Элен оглянулась вокруг и с изумлением спросила себя: «Что такое? Убийство произошло вчера, а жители толпятся возле дверей. Они что, целые сутки с места не сходят?» Но тут же она получила ответ на свой вопрос. Рядом с велосипедами местных полицейских, перегораживая улицу, стоял длинный белый автомобиль. Элен посмотрела на номер и задохнулась. «Столичный гость! Каким ветром его занесло? Неужели мне посчастливилось и здесь произошло нечто серьезное?»
Как раз в эту минуту «столичный гость» показался на пороге. Он был на голову выше Элен — для тайанца рост значительный. Очень смуглый, так что даже сожженная солнцем, выдубленная солью и ветром кожа рыбаков казалась светлее. В щегольском светлом плаще, накрахмаленной белоснежной рубашке, при галстуке. И — судя по всему — в отвратительном настроении. У сопровождавшего его местного полицейского был разнесчастный вид человека, получившего незаслуженный нагоняй.
Элен не могла упустить случая заснять такие колоритные фигуры. Тем более что она чуть не впервые видела тайанца столь хорошо одетого. Фотоаппарат щелкнул. «Столичный гость» поднял голову и уставился на Элен в гневном изумлении.
— Вы кто такая? — спросил он на скверном французском языке и еще более скверным тоном. — Что вам здесь надо?
Элен протиснулась к самым ступеням и сунула ему под нос репортерскую карточку.
— Несколько вопросов для «Orient».
— В Тайане нет такой газеты, — оборвал он.
— Боюсь задеть ваше чувство патриотизма, но Тайаном мир не исчерпывается. Я пишу серию очерков о вашей стране для зарубежных читателей.
— Тут вам не о чем писать, — отрезал он.
— Почему же? После «Архитектуры Тайана» в печати появятся «Преступления Тайана». Учитывая нынешние извращенные вкусы, эта статья будет иметь даже больший успех, чем предыдущая.
— Убирайтесь отсюда!
— Замечательно! — воскликнула Элен и продолжала репортерской скороговоркой: — Великолепное начало для статьи. «Во всем мире полицейские ненавидят журналистов. Но так нагрубить вам могут только в Тайане».
На лице полицейского сквозь загар проступили красные пятна бешенства. Толпа зевак пододвинулась ближе, сомкнувшись за спиной Элен плотным полукольцом.
— Я вам обещаю трое суток ареста за нарушение общественного спокойствия, если сейчас же отсюда не уберетесь!
— О, сим доблестным поступком вы принесете небывалую славу своей стране.
«Хотите увидеть беззаконие закона — поезжайте в Тайан!»
И, развернувшись к нему спиной, Элен принялась фотографировать жителей деревушки.
— Отдайте кассету!
Элен оглянулась через плечо. Полицейский, уже совершенно бордовый от гнева, шагнул к ней, протягивая руку:
— Дайте сюда!
Элен лучезарно улыбнулась, раскрыла сумочку и опустила туда фотоаппарат. Необыкновенно плавным, пленительным жестом поправила волосы, снова улыбнулась — мягко и женственно. И, устремив на полицейского любопытный взгляд, стала ждать — что он сделает.
Он сделал движение, будто что-то раздавил в кулаке, затем развернулся на каблуках и направился к машине. Когда облачко газа, оставленное белым автомобилем, рассеялось, Элен с грустью посмотрела на чайный домик, вынужденная признать, что в расследовании своем не слишком преуспела.
В это время ее со всех сторон обступили жители деревушки, жестами и возгласами выражая самое дружеское расположение.
Элен всегда была уверена, что наделена исключительными достоинствами, должными располагать к ней людей с первого взгляда. Но сейчас — разумеется, лишь по особенной скромности — предположила, что симпатия к ней вызвана антипатией к «столичному гостю». Похоже, тот, даже не особенно стараясь, успел восстановить против себя абсолютно всех.
Увы, воспользоваться его оплошностью Элен не могла. Не знала языка и вдобавок, как успела уже обнаружить, оставила дома диктофон. Вне себя от досады, Элен проклинала собственную забывчивость, а также лень Патриции, отказавшейся расследовать такое интересное дело.
Пока Элен нежнейшими улыбками благодарила жителей деревни за участие, местный полицейский, судорожно вытиравший платком багровую физиономию, сунул скомканный платок в карман, посовещался о чем-то с маленьким сморщенным старичком и тронул Элен за локоть:
— Пожалуйста, мадам… Подождите…
Элен окинула его быстрым взглядом. Толстяк тяжело дышал, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, он бал тишайшим, кротчайшим существом, за всю жизнь мухи не обидевшим. И такое двойное потрясение, как убийство и визит высшего начальства, гибельно сказалось на его самочувствии.
Элен ободряюще улыбнулась. Толстяк втянул живот и расправил плечи. А затем неожиданно разудалым жестом сдернул фуражку и ударил ею по колену. Элен сразу поняла, что в жилах почтенного служителя закона взыграла кровь гордых восточных князей, и приготовилась к событиям необыкновенным.
Полицейский отворил дверь чайного домика, в который ни в коем случае не должен был впускать посторонних.
— Пожалуйста, мадам. Войдите, — выпалил он одним духом и сам, кажется, испугался собственной смелости.
Элен вознаградила его взглядом. Полицейский вновь приосанился и победно посмотрел на жителей деревушки. Те чуть не рукоплескали.
И Элен, сопровождаемая полицейским, вплыла внутрь чайного домика.
Ей пришлось на минуту остановиться — так внезапен был переход от ослепительного солнца улицы к полумраку чайного павильона. Когда же очертания предметов приобрели ясность и четкость, глаза Элен изумленно расширились. Каким чудом удалось создать в тайанском доме, бедном вещами, такой поистине вопиющий беспорядок? Преступник явно не щадил силы. Циновки, устилавшие пол, были сбиты в кучу. Дверцы шкафов распахнуты. Посуда выброшена на пол и почти вся перебита. Коробка с кисточками и ручками раздавлена, точно на нее наступили в спешке. Большой ларец для письменных принадлежностей опрокинут; листы бумаги разлетелись по комнате, словно кто-то в злобе поддал ногой всю пачку. Но больше всего поразило Элен то, как обошелся преступник с запасами чая. Не ограничился тем, что перевернул полку с большими нарядными коробками. Нет — коробки были открыты и чай высыпан на пол. Десятки различных сортов зеленого и черного чая смешались, образуя причудливый узор.
В комнате стоял еле различимый аромат миндаля, вишни, лимона и особый, терпкий запах свежего чайного листа.
Полиция еще могла сомневаться относительно личности убийцы и его намерений, но Элен уже вынесла приговор: «Маньяк».
Наверху, в личных комнатах хозяйки, тоже царил беспорядок, но все же несравнимо меньший. Здесь, похоже, преступник действовал не торопясь. Вещи из шкафов не выбрасывались, а вынимались; керамический сервиз не был грохнут об пол, а аккуратно переставлен. Элен задалась вопросом: злоумышленник почему-то не спешил? Или просто еще не пришел в состояние неистовства?
