встретила на тропинке. Он опять — не меняясь — изменился до неузнаваемости. «Сколько у него лиц? Ладно, хоть свитер один».
— Где вы были? — обратился Эндо к Патриции.
Теперь спрашивал Эндо, и Патриция услышала. Разом все вспомнила, перехватила грозный взгляд Элен и попыталась отсрочить неминуемую расплату.
— Здесь сидела.
— Давно? — неумолимо продолжала Элен.
— Извини, не засекла времени.
И так как Элен сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, Патриция перешла в наступление:
— А ты сама откуда явилась? Я-то думала — мирно спишь.
Элен не собиралась сдаваться.
— Ах вот как! Ты думала. Во сколько же ты прибрела домой, если даже не заметила, что меня нет?
— Во всяком случае, я пришла раньше тебя.
— Откуда пришла? — не замедлил спросить Эндо.
— С Лисьей горы, — объяснила Патриция, вновь устремляя на него сияющий взгляд и улыбаясь.
Эта блаженная улыбка уже начала раздражать Элен. Она сухо осведомилась:
— Можно узнать, с кем ты разговариваешь?
Ошеломленная Патриция слабым взмахом руки указала на Эндо. Элен посмотрела в ту сторону.
— Там никого нет. Это Мираж.
— Мираж?
— Конечно, мираж. Нам-то с тобой известно, что Эндо в плавании.
Эндо от смеха чуть не кувырнулся в воду.
— Мне кажется, что этот мираж сейчас своротит нам перила.
— Не волнуйся, к утру он рассеется.
— То есть как рассеется? — всерьез испугалась Патриция. — К утру? Что, отплытие шхуны отложили только до завтрашнего утра?
Элен безнадежно вздохнула.
— Утром я действительно должен буду уехать, — признался Эндо, но, заметив, как стремительно погасла улыбка Патриции, поспешил добавить: — Ненадолго. Я уволился со шхуны и теперь совершенно свободен.
Элен не дала Патриции погрузиться в новые приятые переживания.
— Соизволь все-таки объяснить, что случилось и где ты пропадала.
Патриция героическим усилием воли заставила себя думать не только об Эндо. И тут же воодушевилась вновь.
— Сегодня день чудес. Я бродила по разрушенной усадьбе и припозднилась. Хотела взглянуть на закат со ступеней Павильона. В поэме есть строки: «Тонет в алых волнах…»
Эндо посмотрел на нее с любопытством. Прожить несколько месяцев в Тайане и не заметить, как внезапно тут обрушивается ночь?
— Здесь же закат короткий, — чуть не по слогам отчеканила Элен.
— Я забыла, — обезоруживающе улыбнулась Патриция.
Элен выразительно посмотрела на Эндо — готовьтесь, то ли вас ждет впереди.
— И все же это было очень красиво, — продолжала Патриция. — У берега море сине-зеленое, дальше начинает темнеть, переходит в лиловое, почти черное, а потом снова меняет цвет — к розовому и алому. И алое солнце у самых волн! А возле Павильона — розовые стволы сосен, темная хвоя, бордовые листья кленов. Правда, все это я видела лишь несколько минут.
— Потом осталась в кромешной темноте, — подхватила Элен. — Фонарик, конечно, не прихватила…
— Я же не собиралась задерживаться, — начала оправдываться Патриция.
— А кто говорит, что собиралась?
— Ладно, ты тоже не засветло прибыла.
— Все же вы встретились, — напомнил Эндо, ― желая рассказать друг другу…
— Я не сразу смогла найти ворота. Да еще боялась переломать ноги в темноте. Бродила по усадьбе и вдруг увидала свет между деревьями. Представляете?! Кто-то разжег костер на Лисьей горе.
Эндо пересел на краешек стола.
— Тут ты, конечно, вспомнила об убийце и на цыпочках удалилась, — подсказала Элен.
Патриция опустила глаза.
— Вспомнила. И подошла ближе.
— Логично, — отметила Элен.
— Понимаешь, я стояла в темноте и была уверена, что увижу тех, кто сидит у костра, раньше, чем они — меня. Хотела посмотреть. Если они заслуживают доверия — попросить проводить меня вниз. Или просто одолжить фонарик — вдруг у них найдется.
— Благоразумная моя! — вздохнула Элен. — Продолжай.
— Ну, знаешь ли, — рассердилась Патриция. — Неужели я не смогу отличить честного человека от убийцы?
— Сможете. Когда он воткнет нож вам в горло. Раньше — вряд ли, — неожиданно жестко отрезал Эндо.
Луч света, падавший из окна, освещал его лицо — напряженное, почти гневное. Широкие черные брови были сдвинуты, губы туго сжаты.
Элен удивилась, вспомнив, как бесстрастно держался Эндо при первой встрече с Патрицией. Не давал себе воли? Почему — если она ему не безразлична? Или за три дня его чувства внезапно изменились? Что же их изменило?
— К счастью, ничего подобного не случилось, — тихо сказала Патриция. — Костер горел ярко. Я взглянула и не поверила своим глазам.
— Там сидели две лисицы и поедали жареную утку? — невинно справилась Элен.
— Нет, ехидина. Там сидели мужчина и женщина — в старинных тайанских одеждах. Знаешь, я минут пять с места сойти не могла, все смотрела — так это было красиво. На мужчине — белоснежный кафтан, расшитый пышными лиловыми цветами, — так одевались южные князья в пору своего могущества. У женщины темные волосы подняты в высокую прическу и украшены цветами хризантемы. Нижнее одеяние тоже белое, а верхнее — короткое розовое, расшитое мелкими алыми цветами. Когда женщина двигалась, казалось, по платью пробегают алые волны. Незнакомцы сидели у костра и молча смотрели в огонь. Я наконец опомнилась, вышла и заговорила с ними. В первую минуту они растерялись, мне показалось, даже испугались, но потом ответили очень приветливо. И самое потрясающее — ответили на старотайанском языке!
Элен немного отстранилась и прищурилась.
— Разыгрываешь?
Патриция чуть дара речи не лишилась.
— Конечно! Полночи по горам бродила — ради удовольствия вас разыграть.
— Вы спросили, кто они и что здесь делают? — перебил Эндо.
— Естественно. Они ответили: «Ищем прошлое». Я решила, они археологи.
Элен скосила глаза на Эндо. Тот смотрел на Патрицию с недоверием и некоторым даже восторгом. Переспросил:
— Вы… решили?
Патриция кивнула. Эндо прислонился плечом к стене и стал ждать продолжения.
— Потом мы заговорили об усадьбе, о госпоже Ота. Они спросили, нравится ли мне поэма.
— Тут ты зашлась от восторга… — не усомнилась Элен.
— Не перебивай. Я читала поэму на новотайанском ну и в наших безобразных европейских переводах. А они прочли по-старотайански, так, как поэма когда-то была написана. На два голоса, ведь там
