разговаривают двое — госпожа Ота и поэт Сю-Тей, ее муж. Я сама знаю наизусть поэму, но то, как они прочли… Можно подумать, пережили это — и первую встречу, и мятеж, и коронацию, и сладость супружества, и бремя власти… Когда же добрались до конца — до казни Сю-Тея и детей, — я просто дышать не могла, в горле стоял ком.
— Не вздумай реветь, — быстро предупредила Элен.
— Напоследок они рассказали любопытную легенду. Похоже, это исток всех легенд о Лисьем городе. Если помните, поэма оканчивается словами надежды на новую встречу, там, за гранью мира. Точнее, так — в европейских переводах. По-тайански — несколько точнее и резче. Встреча неизбежна, от нее не уклониться. «В новом обличье, но в мире знакомом». И дальше в подлиннике не очень ясная строчка: «Алым ли цветом, черной ли тенью…» У нас это переводят как: «На рассвете или глубокой ночью, но встреча будет». На новотайанском звучит примерно так же. А они расшифровали строчку совершенно иначе и рассказали вот что. Не прошло и ста лет после смерти госпожи Ота, а поэму уже передавали из уст в уста по всей стране. Кто-то из северных князей, встревоженный такой славой — оказывается, и слава мертвых не дает покоя, — объявил, что души госпожи Ота и поэта Сю-Тея были отвергнуты богами и воплотились в лисиц. Представляете?
Патриция торжествующе взглянула на Элен и Эндо. Вдруг спохватилась:
— Эндо, наверное, вам все это давным-давно известно?
— Нет, — односложно оборвал он. — Говорите.
Патрицию не требовалось просить дважды.
— Легенда в народе прижилась, но обрела продолжение. Мол, взамен утраченного царства госпожа Ота получила власть надо всем лисьим народом. И еще — право по ночам сбрасывать лисье обличье и карать лживых северян. Тогда я сказала, что потомки северных и южных князей перемешались. А они объяснили, что слова «север» и «юг» употребляются в переносном значении. Северянами называют тех, у кого в груди вместо сердца кусок льда. Если же твое сердце теплое и кровоточит при виде чужой беды — ты южанин. Поэтому строчки об «алом цвете и черных тенях» можно понимать как гениальное предвидение. Алый — цвет лисьей шерсти, черные тени — ночное время, когда шерсть скинута!
— С каких пор лисья шерсть стала алого цвета? — перебила Элен.:
Эндо в досаде хлопнул ладонью по столу. Элен удивилась. Не ожидала, что его так захватит рассказ. Подавшись вперед, Эндо требовательно и нетерпеливо смотрел на Патрицию. Она же пустилась в объяснения:
— Алый — в моем переводе. На Востоке оттеночная цветовая градация гораздо богаче, нежели у нас. Художники, наверное, могли бы дать точное определение этого цвета, я — нет. Просто подбираю ближайший. Вспомни лисицу, сидевшую вчера на стволе. Часть хвоста ее была в тени. Думаю, имеется в виду именно этот оттенок.
— Дальше, — почти не разжимая губ, велел Эндо.
— Собственно, это все.
— Об этих людях что-нибудь выяснили? Узнали их имена?
— Женщину зовут Хат-хен. В переводе: «Сменившая кожу». Правильно? — Патриция посмотрела на Эндо, он коротко кивнул. — Мужчину — Ин-Пэй — «Идущий рядом». Красиво, правда?
— Красиво, — согласилась Элен. — Подошло бы твоей лисице и ее поэту… Только почему твоим новым знакомым вздумалось щеголять на раскопках в праздничных костюмах?
— Не знаю.
— Не обратила внимания, во что они были обуты?
Патриция кивнула — мол, поняла вопрос.
— В старинные сандалии. Уверена, у ручья мы видели следы Хат-хен.
— Вы не поинтересовались, где живут эти люди? — спросил Эндо.
— Я задала такой вопрос, они ответили: «Здесь». Наверное, поставили палатку на горе.
— Наверное?! — вскричала Элен.
Переглянулась с Эндо. Тот не удержался от улыбки.
— Патриция наделена счастливым воображением.
Патриция неуверенно кивнула, заподозрив, что это не комплимент.
— Вы ограничились чтением стихов или еще о чем-то поговорили? — полюбопытствовала Элен.
— Пойми, я сидела как на иголках. Думала, ты вернулась, беспокоишься.
— Спасибо, вспомнила-таки!
— Еще бы! Я даже не знала, сколько прошло времени. В Тайане не принято торопиться, правда, Эндо? Худшее, чем можно оскорбить человека, — в его присутствии постоянно поглядывать на часы. Поэтому я извинилась и попрощалась. Они проводили меня до самого подножия горы.
— С фонариком? Или факелы соорудили?
— У них оказался старинный фонарь, удивительной работы. Вместо стекла — тонкая бумага, и на ней изображения четырех лисиц. Одна несет в зубах утку, другая кормит лисят, третья…
— Четырех… кого? — переспросила Элен.
— Лисиц.
Воцарилось молчание. Элен посмотрела на Эндо. Он сидел, прислонившись плечом к стене, думая о чем-то своем. Элен процедила сквозь зубы:
— Хотелось бы мне взглянуть на твоих знакомых…
— Отлично, — оживилась Патриция. — Завтра же поднимемся на гору, отыщем их и пригласим в гости. Здесь, в Тайане, ходят друг к другу запросто.
— Ничего не получится. Завтра мы отправимся в деревню, где убили тя-ю, — непреклонно заявила Элен.
Патриция обернулась к Эндо, вспомнила, что утром он все равно их покинет, и покорно склонила голову.
— Следует поторопиться — если хотим успеть на утренний автобус.
Элен задохнулась. Героически попыталась встать и рухнула обратно в кресло.
— Спина не разгибается. А ноги не согнуть.
— Еще бы! Пятнадцать миль на велосипеде.
Патриция обхватила руками плечи и начала громко стучать зубами.
— Что это ты? — удивилась Элен.
— Испугалась задним числом. Ты же могла шею себе свернуть!
— Как и ты! — мстительно отозвалась Элен.
Снова сделала попытку встать. Эндо с Патрицией помогли ей добраться до кровати, сами присели на циновки.
— Придется смириться с неизбежным, — сокрушенно заметила Элен. — Ехать я не могу.
— Я тоже, — поспешила предупредить Патриция.
— Почему? Возьмешь список вопросов.
— Нет, Элен, пожалуйста, — взмолилась Патриция. — У меня все равно не получится.
Элен вынуждена была согласиться.
— В жизни не забуду, как ты интервьюировала Эдмона.
— Боюсь, и он не забудет. Особенно вопрос: как часто вы дарите любимой женщине бриллианты?
Они обменялись понимающими взглядами и сочувственно закивали головами в такт.
Эндо, что-то для себя молча решавший, сказал:
— Мне пора. Должен успеть на утренний автобус.
Патриция тихонько вздохнула. «Может, отменят рейс?»
— Возьмите мой велосипед, — великодушно предложила Элен.
Эндо рассмеялся:
— Благодарю, ногам я больше доверяю.
— Доброго пути, — пожелала Патриция, выжидающе на него посмотрев.
Эндо совершенно правильно истолковал ее взгляд и не обманул ожиданий.
— Не возражаете, если через пару дней я снова навещу вас?
