— Что ты делаешь, Густав? — в недоумении спросил Макналти, глядя, как Густав вдруг стал быстрыми движениями перемещать угол обзора поближе к этому непонятному предмету. — Мы же пропустим самое главное!
— Не волнуйся, всегда можно сдать назад и посмотреть заново с любой точки, — пробормотал Эшер, фокусируя интерферотрон на, как выяснилось через несколько секунд, том же самом валуне, хоботов которого он недавно еле избежал. — Ну что ж, Стив, одним знакомым у нас меньше.
— Почему?
— Сейчас сам все увидишь, — с этими словами Густав вернул точку обзора в исходное положение, а время показа опять установил на момент появления Богенбрума из голубой пелены.
На мониторе Франц повторно сошел по дорожке, разделся и скрылся под водой. Прошло секунд двадцать. Богенбрум не всплывал. За исключением прибоя, картинка на экране интерферотрона была совершенно неподвижной. Эшер и Макналти напряженно всматривались в монитор, но Франц никак не показывался.
— Это еще что такое?! — вдруг воскликнул Стив, ткнув пальцем в темную массу, неожиданно вынырнувшую из воды.
— Хищный камень, которому я позавчера чуть не попал в пасть. Боюсь, Богенбруму не повезло, — печально заметил Густав.
Валун поднялся над водой на высоту десяти футов. Несмотря на нечеткое изображение, друзья увидели, как камнеподобное животное вращает своим единственным глазом и шевелит челюстями, — очевидно, пережевывая свежую добычу. На макушке зверя что-то розовело.
— Что это у него на голове? Ты можешь подвести камеру поближе, Густав? — спросил Стив, но Эшер уже и так тер пластину, пытаясь увеличить картинку. Вблизи, с расстояния в несколько ярдов, стало видно, что это была человеческая кисть, державшаяся за холку животного.
Валун, пожевав, смачно выплюнул комок водорослей. Одновременно с этим на его макушке появилась вторая рука, а вскоре и Франц целиком, который, спортивно отжавшись за спиной зверя, вскарабкался ему на голову и начал усиленно сморкаться, выгоняя попавшую в пазухи воду. Вид у Богенбрума был совершенно спокойный. Отсморкавшись, он растянулся на камне, словно собираясь загорать. Валун поднял глаз кверху и, как показалось Эшеру и Макналти, ухмыльнулся, после чего выстрелил из своих боков несколькими длинными хоботами. Брызги привлекли внимание Франца, сначала поднявшего голову, а затем вставшего во весь рост, чтобы посмотреть на это явление. Камень еще больше растянул свой рот в улыбке и вдруг резко тряхнул головой, отчего Богенбрум потерял равновесие и свалился в воду прямо перед мордой зверя.
— Сейчас он его точно сожрет, — сказал Эшер.
Хоботы, словно морские змеи, устремились к месту падения Богенбрума. Франц вынырнул лицом к камню, замахал руками, что-то воскликнул и вновь ушел под воду. На экране было видно, как хоботы сомкнулись у него над головой; вода забурлила, и, наконец, через несколько мучительных (для Эшера и Макналти) мгновений над поверхностью появился плотно опутанный хоботами Франц. Зверь приподнял его поближе к своей морде; Богенбрум, выпростав правую руку погрозил валуну кулаком. Густав и Стив были готовы к тому, что камень сейчас засунет его в пасть, однако вместо этого хоботы раскрутили Богенбрума и подбросили высоко в воздух. Франц весьма неэстетично плюхнулся в океан, но был вновь выужен.
— В кошки-мышки играется. Зверек с фантазией, — пробурчал Стив. Обмотанный хоботами Франц был опять поднесен к морде чудовища и что-то ему прокричал. В ответ камень перевернул его вверх ногами, слегка потряс, а затем аккуратно поставил себе на макушку — вверх головой. Хоботы разошлись в стороны; Богенбрум вновь улегся загорать. Валун почему-то не стал сбрасывать с головы Франца, разрывать его на куски и запихивать в пасть, как того ожидали Стив и Густав. Вместо этого он мирно шевелил хоботами в воде, распускал их веером и собирал вместе, а Богенбрум продолжал принимать свои солнечные ванны у него на темени. Так прошло несколько минут.
— Что-то я не понимаю. Этого зверя как, уже покормили с утра? — нарушил молчание Стив.
Богенбрум перевернулся и лег на живот. Валун перестал шевелить своими конечностями, прикрыл глаз и, судя по всему, задремал. Прошло еще некоторое время. Камень, похоже, не собирался есть Богенбрума, явно не будучи против того, чтобы Франц загорал у него на голове. Спустя минут пять Густав не выдержал неподвижного характера этой идиллии и потер пластину, прокрутив события вперед. Индикатор времени внизу экрана показал, что двадцатью минутами позже никаких событий в отношениях между камнем и Богенбрумом не произошло: в лучах утреннего солнца оба заснули, причем титанический храп Франца почти целиком заглушал мирное сопение валуна.
Уснувшее животное понемногу наклоняло свою голову, и через некоторое время спящий Франц скатился в воду. Валун проснулся от брызг, попавших ему в морду зашевелил конечностями, а Богенбрум вынырнул и что-то весело прокричал зверю. Следующая четверть часа представляла собой некий цирк на воде: Франц вовсю играл с хоботами, то пружиня на них, как на батуте, то балансируя, как на бревне, или же перепрыгивая через них. Животное, судя по улыбке во всю пасть, было этим необычайно довольно, услужливо подставляя хоботы Богенбруму. Закончив веселиться, Франц вышел из воды, дружески пожал по очереди все протянутые к нему хоботы, помахал валуну рукой, оделся и, поднявшись по тропинке, скрылся в голубой пелене. Камень на прощание тоже помахал своими конечностями, после чего, улыбаясь, ушел под воду.
— Похоже, что Богенбрум принципиально несъедобен, — суммировал свои впечатления от увиденного Стив. Густав же был слегка обескуражен — он ожидал более простой и быстрой развязки, заранее мысленно похоронив Франца в океанской пучине. Он чувствовал, что попал в глупое положение как неудавшийся пророк. Ему к тому же стало стыдно своей позавчерашней трусости.
— Конечно, просто замечательно, что так все мило обошлось. Вопрос только в том, куда же делся Богенбрум? Придется тебе, Густав, опять запускать аппарат. Кажется, благодаря Францу ты за сегодняшний день полностью восстановишь профессиональную форму.
Эшер молча запихал датчики в карманы, засунул под мышку интерферотрон и зашагал к обрыву. Стив прихватил музыкальный ящичек. Они поднялись наверх, и Эшер, ударившись в яростный канкан, включил интерферотрон. Пирамидки были им запущены лихим жестом, со свистом унесшись высоко вверх, — Стиву даже показалось, что они не вернутся и ему с Густавом придется собирать их между кактусов.
Возникнув из тумана, Богенбрум остановился на распутье, повертел головой в разные стороны, затем решительным шагом направился на юг. По дороге он остановился возле куста можжевельника и отломал небольшую ветку.
— Куда его опять черти понесли, — пробормотал Эшер.
— Кто знает, может быть, у него здесь масса знакомых из подводного мира. Будем надеяться, что он не пойдет за скалы, — сказал Стив.
Густав тоже на это надеялся: за скалами дорожка вела к Сапале с ее нарушенной психосредой. Богенбрум вскоре исчез с экрана, и Эшер прокрутил события на интерферотроне немного вперед, ожидая появления возвращающегося Франца. Ни через полчаса, ни через час он не вернулся. Густав поездил временным окном интерферотрона взад-вперед, но Богенбрум так и не показался. Эшер и Макналти понимали, что Франца, без всякого специального снаряжения оказавшегося в зоне психовозмущения, ждут приключения куда посерьезнее, чем морские аттракционы с ручными животными. Даже близкое знакомство с голодным акуляром может показаться спасительным избавлением по сравнению с теми ловушками, которые способна расставить шизофреническая природа.
Стив похлопал себя по карманам:
— Кажется, все взял. Как ты думаешь, стоит ли мне брать вытяжку мандрагоры? Густав засовывал интерферотрон, датчики, музыкальный бокс с дополнительными вкладышами на дно просторного рюкзака. Он уже был почти полностью экипирован — подобно Стиву, в традиционный боевой черный комбинезон, высокие ботинки на бесшумной мягкой подошве и шлем, наподобие тех, что в средневековье надевали мотоциклисты — и перепоясан сбруей, к которой были прикреплены всевозможные хореоматические орудия, в том числе: рыцарский меч, флейта, щит, наваха, аэрозольный распылитель, две соединенные цепью палочки из железного дерева, перламутровый кадуцей, а также торсионный аннигилятор или, как его обычно называли, «торсан».
