– Когда, ты говоришь, Калмыков не ночевал дома?
– Какая разница? Тебе назвать число?
– Желательно.
Лариса закатила глаза и пошевелила губами. Такой дотошности она от Матвея не ожидала.
– Тридцать первого октября, – сказала она, начиная что-то соображать. – Черт возьми! Так это ж был Хэллоуин! Нас пригласили в ночной клуб, но я отказалась идти.
– Почему?
Лариса кокетливо прикрыла лицо ухоженными пальчиками.
– Ой, я краснею! У меня началась… женская болезнь. В первый день я просто умираю, лежу пластом, – ты же знаешь. Калмыков вспылил, – он стал ужасно нервозным, – и сказал, что тоже не пойдет.
– Значит, твой супруг передумал. Вот и объяснение, откуда плащ, сутана: в клубах на Хэллоуин устраивают костюмированные вечеринки.
– А пятна?
– Калмыков мог пролить на себя красное вино. Скорее всего, он говорил тебе правду и про «пытки грешников» и про «ведьму на костре», – развлекательные программы клубов в ту ночь изобиловали подобными шоу. Заведения соревновались, кто больше шокирует публику.
Между тем, Матвей неотступно думал о дырочке на сутане. Лариса приняла его озабоченный вид за недовольство.
– Извини, – пробормотала она. – Мне не стоило поднимать шум из-за ерунды. Но я струхнула! Ты бы послушал, какой бред нес Калмыков… ладно, проехали.
– Он, случайно не жаловался на боль в боку или в области груди?
Лариса вспомнила страдальческую гримасу на лице мужа и его жалобы на печень.
– Ты провидец! – воскликнула она. – Этот обжора постоянно перегружает печень и поджелудочную, потом глотает таблетки. Представляю, сколько он влил в свой бурдюк пива и коньяка! Обычно на посиделках я за ним присматриваю, а когда он вырывается на свободу…
– То есть на следующий день Калмыков чувствовал недомогание? – перебил ее Матвей. – Что ты заметила?
– Он держался за бок, стонал и требовал у меня таблеток.
– Каких? От печени?
– Болеутоляющих. Он не пьет никаких других лекарств.
– А ты не видела у него на теле царапин или ран?
Глаза Ларисы расширились и уставились на Матвея, брови поползли вверх.
– Каких… ран? – побледнела она. – Намекаешь, что Калмыков маньяк? Что он кого-то… у-убивал, а жертва сопротивлялась?
– Тебе надо поменьше смотреть телевизор. Маньяки, убийства… Откуда такие страсти-мордасти? Мог человек просто напороться на гвоздь, например? Видишь дырочку? – он показал ей сутану. – Откуда она взялась?
– О-о… – Лариса всплеснула руками, – Еще и дырка?! Как будто шпагой проткнули. А? В какой-нибудь дуэли Калмыков участвовал, что ли? Не настоящей, разумеется…
– Вот и проверь, настоящая была дуэль или нет? – полушутя, предложил Матвей. – И брось паниковать, пожалуйста.
Лариса потянулась к нему блестящими от помады губами, но он отстранился.
– У меня срочная встреча. Да и видеокамеры не дремлют! – он выразительно обвел глазами комнату. – А я не давал согласия на съемки.
– Нет здесь камер, – обиделась Лариса. – Это я с перепугу придумала. Почему ты отключил телефон на целые сутки? Я везде трезвонила, даже в твое бюро.
– В Камышине я отдыхаю. И с каких пор ты без меня дня не можешь прожить?
– Грубый ты, Карелин…
Они попрощались холодно, – Лариса распалилась от его присутствия, возжаждала любовных ласк, а он пренебрег ею. Неужели, из-за Калмыкова? Шутки шутками, а если тот в самом деле болен, ему может взбрести в голову все, что угодно.
Матвей ушел первым, запечатлев на ее душистой щеке дежурный поцелуй, – ни малейшего трепета, ни намека на желание.
«Мерзавец! – беззлобно подумала она, закрывая за ним дверь. – Красивый и бесцеремонный, как все мужчины, знающие себе цену. Он нисколько не дорожит мной. И это особенно возбуждает! Я хочу его сильнее, чем прежде!»
Через полчаса Карелин уже собрал в офисе совещание по случаю крупного заказа от полиграфической фирмы. Несколько раз он ловил себя на мыслях об Астре и говорил невпопад. Обсуждение было скомкано, а ответственность за проект возложена на заместителя.
Матвей не подозревал о наличии у себя такой тяги к разгадыванию чужих тайн.
На ловца и зверь бежит – дома его ждала мрачная новость.
