же! Вместе и отправились: он на концерт, а я домой». — Венциус кивнул, довольный: когда моряк, даже машинально, называет свой корабль домом, это замечательно! «Добро. А тебя тут спрашивали — в команду зачислить. Ты же самбист-разрядник, а скоро соревнования с рыбфлотом». Вот так раз! Это значит — прощай, увольнения, Балтиморск, Лида... И Сергей увильнул: «Да я только команду подведу и сам опозорюсь. Сколько уже не занимаюсь — сырой совсем». — «Нагонишь. Переведем пока на берег, для тренировок». — «Некрасиво получится, Ояр Янисович. Кабы учебные спуски, а то ж по-настоящему авралим. Значит, все будут на грунте ворочать, а я на бережку сачковать! Что ребята скажут?» Расчет на особую щепетильность замполита оправдался. Венциус досадливо поморщился: «Да, действительно неладно. Тем более командир отделения. Ладно, ступай...»
На корабль Сергей пришел расстроенным: впервые он покривил душой перед Венциусом, которого, как все абаканцы, глубоко уважал.
На «Абакане» первого Сергей увидел командира третьего отделения Шлунка — личность малоприятную и язвительную. «Здорово, выдвиженец. Наведаться пришел?» — «То есть как это — наведаться?» — «Обнакновенно. Говорят, ты в штаб словчил — к Тутаринову. А Шнейдер на «Труженик» вернулся только оформиться да барахлишко прихватить». Хотя и знал Шлунка, а все равно покоробило.
Припомнив все это, Сергей поднялся с горячего брезента, тоскливо посмотрел на море.
— Хоть бы заштормило, что ли! — сказал насторожившемуся псу.
Тот в ответ неуверенно помахал хвостом.
Тем временем Ладога по радиотелефону доложил начальнику штаба базы о результате осмотра каютного отсека и испросил указаний.
— Пока ничего не предпринимайте, — решил тот и пояснил: — Понимаешь, Иван Иванович, разнобой с этим «Флинком» получился. Это же не чисто военный корабль — судьбу таких топляков решает морское ведомство. От него мы сразу получили: «Находка интереса не представляет, режьте на металлолом». А наши, наоборот, вдруг заинтересовались... Да, и москвичи и здешние. И майор Рязанов — помнишь его? — официально порекомендовал: работы на топляке продолжать по нашему плану, но входы в офицерский отсек пока что задраить наглухо. Этим и руководствуйся.
Выйдя на палубу, Ладога, прищурясь, посмотрел на небо, на санаторный пляж. «А хорошо бы с Ольгой и Славкой тоже этак на песочке пожариться да по лесу побродить!» — позавидовал курортникам и подошел к посту связи.
— Кто старший на грунте? — узнал у Голодова, беря микрофон. — Чуриков. Слышите меня? Командир говорит. Примите сейчас сверху инструмент и прихватите сваркой в двух-трех точках обе двери в сквозной коридор первого яруса надстройку. Задачу понятна? Выполняйте.
Матросы на палубе недоуменно переглянулись...
А вечером в салоне команды довольно бурно прошло комсомольское собрание. Вопрос стоял один: Шлунок. Поведение его давно уже возмущало матросов и офицеров. Водолазом Шлунок был слабеньким и трусливым, командиром отделения — надменным, придирчивым и незаботливым, а товарищем и комсомольцем вовсе дрянным — мелочным, язвительным, непорядочным. Зато горлопан первостатейный! А вчера он напортачил на грунте и поставил подчиненному условие: возьми вину на себя, не то пожалеешь! Честный, добросовестный парень взорвался...
И вот все накипевшее выплеснулось. Да еще как! Горячо выступали все — матросы, старшины, молодые офицеры. И решение приняли суровое: ходатайствовать перед командованием о разжаловании Шлунка и списании с корабля!
Молчавший до этих пор Венциус только тут попросил слова и сказал:
— Мне понравилось, что все выступавшие говорили искренне и справедливо. Такими и должны всегда быть собрания. Только вот насчет разжалования — это вы, по-моему, сгоряча. Вопрос присвоения или снятия воинского звания — это, согласитесь, вопрос не компетенции комсомольского собрания...
Моряки согласились. Первый пункт был вычеркнут из решения. Однако после ухода Венциуса официально закрытое собрание продолжилось, и абаканцы долго еще обсуждали события прошедшего дня и свою находку.
— Давайте толком рассудим. Двери приварили. А зачем?
— Элементарно: чтобы в отсек не шастали, кому вздумается.
— Вот-вот. А кому может вздуматься? Только водолазам! Так чего просто не сказать: «Товарищи, в отсек пока не спускаться», а? Разве кто ослушается?
— Да ни в жисть! Командир сказал — все! Закон! Мы же моряки...
— Вот именно. А тут безо всяких — приварить! Треба до комиссара...
Венциус оказался легким на помине. Он еще на собрании заметил особую нервозность матросов и сейчас будто бы мимоходом заглянул к ним.
— О чем спор, если не секрет?
Моряки поведали замполиту и попросили объяснить, за что их так обидел командир? Венциус ответил искренне:
— По правде сказать, я еще тоже не знаю, чем вызван этот приказ. И не догадываюсь. И вам не советую ломать свои светлые, горячие, молодые головы. Давайте рассудим. Я задам три вопроса... Только уговор: отвечать как на духу! Идет? Первый. Было когда-нибудь, чтобы наш командир отдавал нелепые приказы?
— Нет! Что вы! Никогда! — посыпались ответы.
— Так. Было когда-нибудь, чтобы командир не уважал вас, не доверял?
— Да что вы! Николы нэ було! Да у нас такой командир — поискать!..
— И последний. Уважаете вы своего командира, верите в него?
— Абсолютно! А как же — и уважаем, и любим!
— Ну вот. А раз так, то должны быть уверены и спокойны: если командир дал такой приказ, значит, имеет на то основания. А какие — это уже, простите, его командирское дело, а не ваше, и даже не мое. Согласны?.. — Венциус добродушно усмехнулся: — Стало быть, нечего и базарить, а надо спокойно ложиться и отдыхать, чтобы завтра еще лучше выполнять его приказы.
Чей этот таинственный «Флинк», оставалось пока неясным. Точно, что это за корабль, знали лишь те, кто сейчас всячески старался оставить это в тайне. Последним звеном цепи были Оскар и Пауль. Но и они не знали всего — по законам «фирмы».
В сосногорском парке садовники спилили старую пихту, дупло которой служило напарникам почтовым ящиком, и Оскару пришлось пройтись мимо дачи — показаться. Пауль варил на веранде утренний кофе.
— Заходите! — позвал он. — Смелее. Пелагея в Балтиморск укатила. Берите чашки, бисквиты, идите в сад. Вам, может, яичницу?..
Смахнув со столика птичий помет, Пауль расстелил газету, сервировал. Разговаривать можно было без опаски, и, как всегда в таких случаях, напарники перешли на английский.
— Как это усложнило дело! И чем дальше, тем будет сложнее, — предрек Оскар, помешивая кофе. С досадой бросил ложечку на стол: — И как это ни Марс, ни «фирма» не предупредили, что сейф приварен! Знать бы, прихватили портативный автогенный резак. Или взрывпатроны.
— Лучше уж лазер! — сыронизировал Пауль.
— Идите вы!.. — озлился Оскар. — Я вправе возмущаться. Это вы, обеспечивающий, можете спокойно лавировать, выжидать. Я же — как на ринге! Только без публики.
— Я не хотел вас обидеть. Вы правы, конечно, вам действительно трудно придется. Но «фирму» и Марса вы напрасно клянете. Я уверен: они сами не знают, что сейф приварен.
— Допустим. Вам от этого легче? Мне нет.
— Мне тоже. Патроны, конечно, мечта. А вот автоген... Автоген я вам добуду. Это моя обязанность.
— А как я смогу работать им? Чтобы отрезать сейф, необходимо минимум двадцать минут совершенно безопасного времени. Его вы мне тоже добудете? Когда? Днем на топляке «Абакан» стоит, ночью пограничники бдят. Выдирать сейф в таких условиях — это вырывать сало из капкана.
