– Только не предлагай мне рассуждать проще, – сложила она руки в молитвенном жесте. – Не говори, что Хромова оставила директорше магазина любовное письмо, за которым пришел мужчина ее мечты. Или что в послании было предложение о продаже антикварных книг для разборчивого клиента. А ее овдовевшему супругу снятся странные сны, и звонят ему обычные покупатели, привлеченные рекламой в Интернете. Слу-у-ушай! Как давно Хромова отдала письмо Вере Петровне?
– По словам той, больше года назад.
– И с тех пор больше о нем не вспоминала? – подняла брови Ева.
– Изредка интересовалась.
Перед Смирновым возникло округлое, густо накрашенное лицо директорши. Сначала она заявила, что забыла о письме... а потом ей пришлось признать, что хозяйка изредка о нем спрашивала. И глаза бесстыжие опустила долу... Ах, плутовка! Солгала, как пить дать. А они с Валерием уши развесили. Женское любопытство непреодолимо.
Ева подтвердила его мысль.
– Сдается мне, Вера Петровна тайком, тишком конвертик вскрыла и письмецо прочитала. Ну не могла она выдержать!
– Это была бы удача, – оживился сыщик. – Хотя... если и так, содержание наверняка составлено особым образом, и понять его у непосвященного шансов нет. Надо милейшую Веру Петровну припугнуть как следует! Тогда она сознается. Иначе будет молчать, она же строит из себя интеллигентную даму, щепетильную и порядочную.
Ева уже думала не о письме, а о заветных словах «он открылся». Монах что-то говорил о склепе... хорошо бы выудить у Хромова подробности.
– А если это склеп «открылся»? – выпалила она.
– Какой еще склеп? С мумией фараона Тутмоса? У нас в Москве?
Смирнов хохотал, а Ева злилась.
– Вот не расскажу тебе больше ничего о Тутмосе, – обиженно насупилась она. – Фараонов хоронили в роскошных гробницах, а не в склепах, да будет тебе известно. И монахов в те времена не существовало, только жрецы. Еще я тебе не расскажу о том, как лучезарный Ра отправился на покой. Кстати, и мне давно пора отдыхать. Ты шевели извилинами, Смирнов, а не смейся! Ладно, все. Пойду спать.
Ева ушла в спальню, а Всеслав долго сидел на кухне, пил крепкий кофе и «шевелил извилинами», как она велела. К утру он решил ехать в Старицу.
Глава 23
Господину Войтовскому позвонила из Канады мать.
– Как там, в Москве? – с легкой ностальгией спросила она. – Мороз?
– Колокола звонят.
Неподалеку от дома, где у Войтовского была квартира, стоял храм. Колокольный звон напоминал Леонарду какую-то другую, чистую и спокойную, жизнь, о которой мечтается, но которая никогда не наступит. И от того, что она не наступит, возникало в сердце грустное и тревожное томление. Завтрашний день представлялся грубым, излишне ярким, насыщенным нужными с виду делами, а на самом деле пустыми, никчемно суетными. Встреча с
Леонард Казимирович старательно избегал мыслей о провале задуманного, отгонял их прочь. Но с каждым днем эти мысли всплывали из глубин сознания, куда он поместил их, и заявляли о себе.
Да, он рисовал в своем воображении женщину, которой мог бы отдаться полностью, молиться на нее, обожать и баловать, угождать во всем, выполнять малейшие ее прихоти. Такая женщина была столь неординарна, не похожа на других, сочетала в себе столь разительные противоположности, что ее просто не могло быть в природе. Уверившись в несуществовании созданного им образа, господин Войтовский успокоился. Жизнь, однако, преподносит нам сюрпризы самые невероятные. Такая женщина появилась, завладела его сердцем и его помыслами... и вдруг он заподозрил, что она безумна.
– Или я сам безумен? – спрашивал себя Леонард, покрываясь испариной. – Мне следует вернуться к обычному бытию, свойственному людям. Я слишком высоко замахнулся! Это все дед, его проклятый дневник. Это прошлое, которое неудержимо манит меня, обещая несбыточное. Я потерял ориентиры... заблудился в выдуманных историях, поверил в трагическую, загадочную судьбу далекого предка. То, что погубило его, может погубить и меня!
– Алло! Алло! Лео, дорогой! Ты меня слышишь? – взывала в трубку пани Зося, пробуждая сына от сумрачных грез. – Ты здоров?
– Не знаю, – машинально ответил он.
Зося, как и подобает заботливой матери, прочитала ему нотацию, в заключение потребовав немедленно возвращаться под ее надежное крыло.
– Пока не получается! Мне придется еще немного побыть здесь, – сказал Войтовский.
– Обратись по крайней мере к врачу. Со здоровьем не шутят, Лео! Ты уже не молод, нельзя рисковать...
– Как там мои лошади? – прервал он ее грозивший затянуться монолог. – Не давай им толстеть.
Зося шумно задышала, сдерживая негодование. Она не любила, когда ее обрывали на полуслове.
– Жеребец Нильс приболел, – сдержанно произнесла госпожа Войтовская. – Но теперь уже все в порядке. Я лично слежу за его рационом.
Леонард Казимирович перевел разговор на тему, близкую матери, – ее любительские концерты. Он хвалил ее игру на рояле, ее изысканный, со вкусом подобранный репертуар и быстро растопил лед, который появился в голосе Зоси. Они обсудили кое-какие мелочи, касающиеся бизнеса, и тепло попрощались.
