приемы.
— К чему ты клонишь? — как всегда хитро прищурился офицер.
— Отдайте мне тех двух пленных…
— Колдунов?! — выпучил глаза Сервий. — Как это, отдать?
— Да не насовсем, — успокоил воина Градов. — Только на время тренировок.
— Ты думаешь, с них будет толк? — усомнился центурион, вспомнив жалких на вид людишек. — Мои парни их с одного удара в капусту посекут.
— Недооценивать противника — первый шаг к поражению, — процитировал чью-то военную мудрость русский. — Мне немного знакомы эти люди, я же говорил…
Сервий кивнул.
— Поэтому я знаю, о чем прошу. Обещаю, они сильно удивят вас, доминус. И еще… Вы ведь собираетесь выставить их на играх. Так вот, если отдадите их в таком виде, то, действительно, получится весьма печальное зрелище. В скованном состоянии, лишенные возможности хоть как-то двигаться, люди эти вообще потеряют физическую форму и будут неинтересны зрителям.
— А оно мне надо, заботиться о каких-то там колдунах?
— Но ведь вы цените хороший гладиаторский бой, доминус? — теперь прищурился и журналист. — Я гарантирую, что этот бой надолго останется в вашей памяти.
— Ладно, уболтал, — согласился командир. — Но смотри у меня…
Этот парень, спасший его любимую племянницу, мог уговорить Марка Сервия на что угодно. Кроме, разумеется, измены Отечеству.
Когда с узбеков сняли тяжелые цепи, заменив их более легкими узами, предоставлявшими возможность свободного передвижения и маневрирования, Мирза и Рафик подумали, что пришел тот самый пипец, о котором рассказывается в многочисленных анекдотах. Вот сейчас их доставят к месту казни, поставят на колени, взмахнут мечом (или что там у этих полоумных), и все.
Но ничего этого не случилось. Их просто заставили смотреть на то, как маются дурью молодые и здоровые парни, фиг знает зачем нацепившие на себя древнеримские доспехи.
— Градов, что все это значит? — завидев своего кровника, пристал к нему Рахимов.
— Тренироваться будете, — пояснил русский.
— За каким кутаком? — не понял «мишка Гамми», до сих пор не воспринимавший всерьез все происходящее с ними.
— Во-первых, побудете тренировочными столбами для парней из моей команды…
— Сам ты столб! — возмутился хокимов сынок. — И кто тебя поставил на тренерскую работу? Молод еще!
— Во-вторых, сами потренируетесь, чтоб не пойти на фарш в первые же минуты поединка.
— Какого такого поединка, Роман-ака? — полюбопытствовал и нукер, невзирая на грозные гримасы хозяина, как всегда разгневанного почтительным обращением к врагу.
— Вас собираются выставить на чём-то вроде гладиаторских боев в честь их бога Митры. Через восемь дней.
— Не хочу! — завопил Мирза. — Что я им, клоун?! Какого хрена я должен развлекать этих темных язычников? И вообще…
Тут он заткнулся, уловив на себе полный ненависти и презрения взгляд бывшего однокашника. Вспомнил, как тот вынужден был сражаться не на жизнь, а на смерть перед толпой упившихся и обожравшихся гостей его отца.
— Может, их выкуп устроит? — жалобно проблеял Рахимов. — Я попрошу отца…
— А как ты ему сообщишь? — не без издевки справился Градов. — Пошлешь весточку за две тысячи лет? Нет уж братцы. Давайте-ка тренироваться в полную силу. Поверьте, это хоть на какое-то время отдалит вас от смерти. Сейчас мы в одной команде, поняли? Оставим наши счеты до лучших времен. Тем паче, что делать предъявы вправе обе стороны. Согласны?
Рафик, не задумываясь, кивнул. Ему было все равно, кому служить. Лишь бы за хозяином была сила. А в этом русском она чувствовалась.
Чуть погодя ответил согласием и Мирза.
— И запомните, жанобы, здесь я главный, — особо подчеркнул журналист.
— Есть, домуло! — кривляясь, козырнул «мишка Гамми», за что сразу же получил от Романа подзатыльник.
Рванулся было, чтобы вдуть обидчику, но, уловив угрожающие взгляды окружавших их легионеров, сдержался и только выругался по-узбекски.
Сначала узники почти не принимали участия в тренировке. Молча наблюдали за тем, как разминаются римляне, примечая, что да как.
Потом сошлись в спарринге друг с другом, восстанавливая силу атрофировавшихся от безделья мышц. Градов, одним глазом поглядывая на коммилитос, другим присматривал за узбеками, с удовлетворением отмечая, что уроки Спитамена-ака ими не совсем забыты.
С интересом наблюдали за борьбой Мирзы и Рафика и римляне. Сначала с настороженностью (все- таки колдуны, ранившие их сенатора), а потом со все возрастающим одобрением и восхищением.
Когда Роман объявил «перерыв на обед», узбеков со всех сторон обступили солдаты и принялись наперебой выпытывать, каким это таким панкратионом они занимались. Переводил все тот же Садай с латинского на свой древнеарабский, с трудом разбираемый братьями-мусульманами. Журналист не вмешивался в процесс братания. Пусть идет, как идет.
Рахимов охотно рассказывал «иностранцам» о сущности шиваната, не касаясь, впрочем, запретных вещей. Сообщал только то, о чем в его время можно будет прочесть на любом Интернетовском сайте, посвященном экзотическим восточным единоборствам. В общем, пиарился по-черному. Рафик, не говорливый по природе, предпочитал отмалчиваться. Но при случае показал новым сокомандникам пару- тройку зрелищных приемчиков, заставив римлян пахать носом землю.
Неудивительно, что после всего этого узбеки были радушно приглашены к общему столу и впервые за время пребывания в плену по-человечески наелись и напились.
Разомлевшего от сытости Мирзу потянуло на душещипательные разговоры. Он, как, впрочем, и сам тренер, приметил, что арабчонок не шибко усердствовал на тренировке, предпочитая отработке силовых приемов упражнения, развивающие язык. То есть болтал без умолку то с одним, то с другим товарищем по оружию, а больше всего с Романом и узбеками.
— Слышь, брат, — начал «мишка Гамми» пропаганду солдатских масс, — ты в Аллаха[55] веруешь?
— В бог? — не понял юноша. — В какой именно бог? Их много… Баал, Митра, Артемида-Натайя, Атаргатис, Зевс Кюриос, Хубал…
— «И не призывай, помимо Аллаха, никого другого, не могущего ни помочь тебе, ни повредить тебе. И если ты сделаешь это, истинно, окажешься в числе несправедливых», — нараспев процитировал Священный Коран Рафик.
— Слышал? — поднял палец вверх «мулла» Рахимов. — И еще сказано: «Если вдруг припишешь ты сотоварищей Богу, истинно труд твой окажется тщетным, и, истинно, ты потерпишь ущерб, оказавшись в числе пропащих».
— Кто так сказал? — пришлись по душе красавчику чарующие строки писания.
— Бог и сказал, дав пророку Мухаммаду, да благословит его Аллах и приветствует, святую книгу Коран. Кстати, — спохватился Мирза-паёмбар,[56] — что это ты за Хубала поминал?
— Бог такой, — шмыгнул носом юноша. — В Кааба стоит, в Мекка.
— Так ты… вы в святой Мекке бывали?! — выпучил глаза вероучитель. — У Каабы молились?
— Не один раз, — подтвердил парень. — В Кааба заходить, Хубал молиться, ладан возжигать, жертва баран приносить…
— Святой ходжа! — воскликнул Рафик, благоговейно складывая руки лодочкой. — Благослови, достойный человек, и помяни меня в своих святых молитвах.
