из своей комнаты: не хотел, чтобы Алиса видела меня таким. А утром узнал, что ее нет в доме.
– От кого?
– Сам смотрел! – раздраженно ответил Фарбин. – Обошел все комнаты. Думал, она во дворе. А ее нигде не оказалось! Спросил у охранника, но он вечером рано уснул, ничего не помнит. Я его отругал, да что толку-то?
– Она могла сама открыть ворота?
– Конечно, могла! Я показывал ей, как... У меня тут не тюрьма, а жилой дом, господин сыщик! Каюсь, не уследил за Алисой, – вздохнул он. – Кому пришло бы в голову, что девочка одна, под дождем отправится на ночь глядя черт знает куда?! Главное – зачем?
– Глеб утверждает, что сапожки Алисы были чистыми, сухими и сама она тоже... не промокла. Значит, ходить под дождем ей не пришлось.
– Он же невменяем! – возразил Фарбин. – Как ему можно верить?
– Что вы делали в ночь с двадцатого на двадцать первое августа? – спросил Всеслав.
– Спал в своей комнате. Крепко спал, потому что выпил снотворное. Это, как я понимаю, не алиби?
– Нет. А ваш охранник тоже принимает снотворное?
– Он молодой, здоровый – дрыхнет без всяких таблеток. Первый раз, что ли?
– И вы его до сих пор не выгнали?
– С какой стати? Мой дом, повторяю, – не тюрьма и не кладовая Алмазного фонда! – вспылил Альберт Демидович. – А также не султанский гарем и не крепость, осаждаемая врагами. Обыкновенное жилье! Вот у вас есть охранник у двери?
Смирнов вынужден был признать, что нет.
– Ладно, – улыбнулся он. – Кто-нибудь может подтвердить, что вы в ту ночь спали в своей постели и никуда не отлучались? – спросил он.
– Вам не надоело заниматься глупостями? Савву Рогожина тоже я убил, по-вашему? Ночь с двадцать второго на двадцать третье августа я, как ни странно, тоже провел в своей постели! Значит, у меня снова нет алиби! Разве что Геннадий может подтвердить мое присутствие в собственной спальне. И то его показания будут весьма шаткими – ведь он тоже спал! Видите? Положение безвыходное. Любого человека, который ночью спит у себя дома, можно обвинить в каком угодно преступлении!
– Господин Шедько ночует у вас?
– Иногда, – кивнул Альберт Демидович. – Во время обострения болезни я предпочитаю не оставаться в доме один. Раньше в такие периоды я нанимал профессиональную сиделку, но... в этот раз у меня гостила Алиса. Сиделка не придает образу мужчины романтики и шарма, согласитесь! Поэтому я обходился услугами Геннадия. Он давно находится рядом со мной, знает особенности моего организма, мои привычки, потребности. И не выглядит медицинской сестрой.
За разговором Фарбин подбрасывал дрова в камин, разгребал угли. Видно было, что он любит возиться с огнем. Выпитый коньяк не оказывал на него влияния. Хозяин дома оставался собранным, сосредоточенным – угрюмая мрачность не покидала его лица.
– Обратите внимание на динамику событий, – продолжал Всеслав. – Если мы принимаем на веру слова Глеба – Алиса погибает в ночь на двадцать первое, Рогожин – примерно через сутки, и почти в то же время происходит кража на выставке «Этрусские тайны». Вас это не наводит на размышления?
– Какая кража? – возмутился Фарбин. – Что вы повторяете чепуху? И зачем, скажите на милость, вы лазили в гробницу?
– Кто-то меня там закрыл... наверное, хотел убить! Уж не ваша ли это работа?
Смирнов блефовал, откровенно развлекаясь.
– Как, и вас тоже?! – поднял брови Альберт Демидович. – Да я просто монстр! Куда уж браться за это бедняге Глебу? Жалкий дилетант он, а не маньяк!
– Не спорю. По сравнению с вами, господин Фарбин, он весьма бледно выглядит.
Альберт Демидович молчал, глядя на огонь.
– Зачем мне было убивать Алису? – с горечью произнес он.
– Чтобы она умерла вместо вас... выкупила бы вашу жизнь у всесильной судьбы. Чем не мотив? Правда, это слегка попахивает шизофренией... Но разве убийцы – нормальны?
– А Савва Рогожин чем мне не угодил? – усмехнулся Фарбин.
– Ревность! Старый, как мир, повод для убийства. Художник влюбился в Алису, даже «этрусское» зеркало ей подарил. Вам не продал, какие деньги вы ни сулили, а ей – пожалуйста! И рисовал ее без одежды... мало ли, что там еще могло быть... Вы и не стерпели! А от меня решили избавиться, потому что я слишком близко к вам подобрался. Сами же говорите – нюх у вас волчий: заметили, как я в гробницу полез, и закрыли там незваного гостя. Благо, он упал, головой ударился, авось и сам бы окочурился. А когда Глеб Конарев меня вызволил, вы запаниковали, и картину-копию быстренько уничтожили, чтобы следы замести. Подлинник же повесили в доме. Перепутать настоящую «Нимфу» с поддельной вы никак не могли – потому что сами же ее и украли! Вот вам и весь расклад, господин Фарбин! Сходится?
Чем больше Смирнов говорил, тем спокойнее становился Альберт Демидович. Он превосходно умел держать себя в руках.
– Забавляетесь? – скривился он. – А убийца на свободе гуляет!
– Недолго ему осталось... В моей версии имеется одно шаткое звено – картина! Зачем было ее красть?
– Ваши домыслы оригинальны, но лишены всякого смысла, – высокомерно произнес Фарбин. – Я люблю
