заведений.
Астра ощутила горячий толчок в груди.
– Александра Ивановна, миленькая, – взмолилась она. – Как назывался клуб?
– Не помню…
– А куда вы дели билет?
– Он был мятый… Я увидела, что на нем проставлено прошедшее число, и выбросила.
– Значит, вы читали написанное на билете! Закройте глаза… представьте себе тот момент. Вы стоите в ванной, держите в руках билет…
– Ага, – послушно кивала домработница. – Держу…
– Что вы на нем видите?
– Жирные черные буквы. Простой билет, из плотной бумаги… – Ее лицо разгладилось, и она просияла: – Вспомнила! Мой любимый фильм с участием Высоцкого! Я его раз пять смотрела. «Вертикаль»! Клуб назывался «Вертикаль»…
ГЛАВА 25
Леонтию по ночам все чаще снилась мать, Лидия, прекрасная и соблазнительная, до ужаса похожая на Раису. Он просыпался в холодном поту. В юности он перечитал всего Фрейда и усвоил главную мысль знаменитого психиатра: в основе душевных драм лежат глубинные сексуальные мотивы. Сын втайне желает переспать с матерью! Дочь мечтает об интимной близости с отцом. Правда, за Нелли он таких поползновений не замечал. Но ведь и она не имела ни малейшего понятия о страданиях брата. Должно быть, они оба тщательно скрывали от всех и друг от друга свои странности. Фрейд считал, что подобные вещи в той или иной мере присущи любому человеку. Леонтий, глядя на окружающих, засомневался в этом. Люди жили насущным, повседневным, не погружаясь в собственные кошмары… Курс валют, политика или цены волновали их гораздо сильнее, чем личные переживания. Так ли? Не являлось ли это защитным механизмом, предохраняющим от эмоционального взрыва?..
«Возможно, я слишком строг к себе, – рассуждал на досуге ресторатор. – Обычное эротическое влечение возвожу в ранг чуть ли не смертного греха. Да, восхищение матерью с детства было болезненным, даже экстатичным. Но разве Нелли не испытывала тех же чувств? Разве не создала она в своем сердце культ матери? Именно эта противоестественная страсть обрекла ее на одиночество, отрезала мужчинам путь к ее душе! А я? Зачем мне понадобилось жениться на Эмме? Ради того, чтобы преодолеть власть сновидений, доказать себе, что я такой же, как все…»
Эти внутренние прения изматывали его почище физических нагрузок и по капле высасывали силы. Порой он казался себе шариком, плывущим в воздухе и покорным малейшему дуновению ветра… Но откуда дует этот неумолимый роковой ветер, который уносит его все дальше и дальше от родных берегов?..
Смерть сестры подстегнула его к действиям. Его извращенный ум подсказывал: Нелли подсознательно стремилась к гибели, чтобы воссоединиться с матерью… Та же участь ждет и его. Если он овладеет мачехой, то получит хотя бы какое-то облегчение…
Договор с Эммой вынудил его воздерживаться от запретных свиданий, но напряжение от этого воздержания грозило опасными последствиями. Леонтий терял контроль над собой и пугался собственных побуждений. Обуреваемый жаждой во что бы то ни стало увидеть мачеху, он обдумывал варианты. Эмма мешала ему, она превратилась в препятствие, которое следовало устранить…
– Нельзя так переживать! – сказала жена, кладя руки ему на плечи. Он подскочил от неожиданности. – Вредно для нервов. Смирись с тем, что случилось.
О, какая ненависть поднялась в его груди, какое желание заткнуть ей рот, отшвырнуть от себя, ударить…
– Нелли уже не вернуть, – добавила Эмма, наливая в стакан обезжиренный кефир. – Будешь?
– Пей сама эту гадость…
Она молча отрезала кусок пирога с повидлом и принялась жевать, запивая кефиром. Каждое ее движение, каждый звук, производимый ею, раздражали Леонтия. Чтобы не сорваться, не наговорить грубостей, он вышел из кухни.
Жена привстала, провожая его настороженным взглядом. Куда он направится? Если в прихожую, одеваться, то она устроит очередной скандал. Пока она будет тут сидеть сложа руки, дражайший супруг поедет подбивать клинья к Раисе…
«Там Александра Ивановна, – успокаивала она себя. – Леонтий боится огласки как огня. Он не позволит себе никаких вольностей в присутствии домработницы».
Хлопок двери подтвердил ее худшие догадки.
«Что, если он поедет не к мачехе? – закралась в ее голову тревожная мысль. – Нельзя оставлять его одного в таком состоянии…»
Но Леонтий поехал туда, куда нес его злой темный ветер… Он не предполагал слежки и не наблюдал за происходящим. Он думал только об одном: как подчинить себе строптивую мачеху, и впервые обрадовался болезни отца. В его сознании шевельнулась скверная мыслишка: «Вот бы отец провел остаток дней в больнице… или вовсе не возвращался домой!» Леонтий притворялся, что желает тому скорейшего выздоровления, но само упорство, с каким он играл роль любящего сына, выдавало его истинные намерения.
Если он кого и любил беззаветно, всей своей смятенной душой, всем своим ожесточенным сердцем, так это мать, Лидию, которую едва помнил и которая приходила к нему в страшных ночных сновидениях. Страх начал возбуждать его, вызывать необъяснимые желания, острую потребность в удовлетворении патологической, как ему казалось, страсти к женщине, изображенной на картине, написанной отцом. Она висела над роялем, непрестанно искушая его…
«Иштар в аду» – так называла картину Нелли.
«Это моя жена Лидия в образе богини, – объяснял друзьям и приятелям отец. – Я увидел ее такой в своем воображении…»
«Дикое у тебя воображение, Никодим, – однажды сказала Глаша. – Нехорошо, что дети смотрят на голое тело покойной матери. В этом есть нечто ужасное, дьявольское!»
«Ты, как всегда, преувеличиваешь, – ничуть не смущался профессор. – Художественный образ имеет гораздо меньше отношения к реальности, чем многие думают».
Это был его конек – «художественные образы», «творческая интерпретация», «преломление действительности» и прочие искусствоведческие штучки. Он говорил ярко, восторженно, с упоением, увлекая слушателей меткими сравнениями и пышными метафорами, очаровывая их своим обаянием, блеском интеллекта и широтой эрудиции. Он разбивал в пух и прах их «отжившую мораль» и «буржуазную нравственность», и они невольно принимали его сторону…
Леонтию всегда хотелось спросить сестру, как она воспринимает образ матери на картине, но не решался. Теперь уж не спросит. Нелли отправилась туда, где гуляют «вавилонские драконы» и журчит неиссякаемый источник Повелительницы Звезд.
Поглощенный этими мыслями, он не заметил, как оказался у дома отца…
Тем же вечером Астра с Матвеем приехали в клуб любителей бардовской песни.
– По-моему, мы зря теряем время, – проворчал он.
– Древние кельты называли своих певцов бардами, – заявила она. – Это подсказка! Явная связь с кассетой из тайника…
Когда речь заходила о кассете, Астра не признавала никаких аргументов против. Матвей решил не спорить.
– Сюда, кажется, ходит парень из моей группы, – вспомнил он. – Год назад он занялся альпинизмом и перестал посещать «Вымпел».
– Как его зовут?
– Вадим. Он по уши увяз в «горной романтике».
– У тебя есть его телефон?
– Где-то был…
Матвей припарковал машину на площадке перед клубом, и они сидели, любуясь снежными вихрями в свете фонаря. Через пять минут лобовое стекло стало белым.
