горю, которое она разыгрывала. Его дешевым спектаклем не проймешь. Жениться на Маше? Спаси господи! Через пару лет она станет изменять ему с тем же рвением, с каким наставляла рога своему мужу. Честно говоря, Маша ему наскучила. Общение с ней ограничивалось постелью, большего Глинский не вынес бы, сбежал бы еще раньше.
Он был не особенно падок на женщин – короткий школьный роман, беспорядочные студенческие связи, интрижка с секретаршей и Маша: вот и весь список. Не густо, но и не пусто. К дамам Жорж относился с прохладцей, а о любви говорил не иначе, как скептически ухмыляясь. Любовь придумали лирики, чтобы распускать сопли и ваять печальные вирши. А господин Глинский был физиком – реалистом-материалистом с легким оттенком цинизма. Где-то он вычитал фразу, что циник – это тот, кто разочаровался в иллюзиях. Сам Жорж, к счастью, никогда ни по какому поводу иллюзий не питал, но фразой мог блеснуть, выдавая ее за некое личное жизненное кредо.
Глупая история с жиличкой из аварийного дома и – кто бы мог подумать?! – с шахматным королем отчего-то завладела вниманием Глинского. Наверное, инцидент поразил его своей абсурдностью, нелогичностью. Как бы там ни было, но Жорж радовался возможности еще раз увидеться с Грёзой и попробовать вручить ей уже не коробку конфет и шампанское, а шубку. Ему стало интересно: что еще выкинет эксцентричная барышня? А по виду – невинная скромница!
Он зашел в магазин, где продавались меховые изделия, выбрал шубку средней длины из серебристой норки, расплатился деньгами Ирбелина и, улыбаясь, наблюдал, как тощая продавщица упаковывает покупку. Неужели у Грёзы хватит духу отказаться от такого роскошного подарка?
– Если она не возьмет шубу, то я ничего не смыслю в женщинах, – пробормотал Жорж, усаживаясь в машину. – Девица обомлеет от восхищения! А патрон вовсе не так скуп, как казалось.
Предстоящий переезд волновал не только молодых жильцов, но и пожилых. Варвара и Полина не желали, чтобы их опекал кто-либо, кроме Грёзы – они привыкли к девушке и потребовали учесть их интересы. Глинский как раз подбирал такой вариант: квартиры старушек должны были соседствовать с новым местом проживания Субботиной.
– Умереть спокойно не дадут, – ворчала Полина.
– У меня астма обострилась, – жаловалась Варвара. – И все из-за этой суматохи!
Грёза бегала от одной пожилой дамы к другой, кормила их, давала лекарства и успокаивала.
– Все утрясется, – убеждала она своих подопечных. – Вот увидите. Мы поселимся рядышком, и я буду приходить к вам, как и сейчас, каждый день.
Перед ужином, умаявшись, она заглянула к Полине.
– Вам лучше?
– Какое там… в груди жмет и жмет, кашель, одышка. Едва до туалета добрела.
– Я позвонила в поликлинику, завтра врач придет, – сказала Грёза.
– В моем возрасте и с моими болезнями не врача надо вызывать, а священника, – вздохнула старушка. – Жаль, я в атеизме воспитана, в загробную жизнь не верю, стало быть, и каяться в грехах бесполезно. Придется помирать на свой страх и риск.
Полина шутила, а Грёза поглаживала ее по жилистой руке с подагрическими суставами. У нее на языке вертелся вопрос о шахматах.
– Вы не помните, Фаина Спиридоновна говорила что-нибудь о шахматных фигурках, ну, что они исчезли… то есть… пропали?
– С головой-то у меня совсем плохо, – горестно вздохнула Полина. – Я давеча очки искала – не нашла. Куда подевались, ума не приложу! А утром – глядь, они у меня под подушкой. Хорошо хоть целы остались, не раздавила. Уж что там Фая говорила про шахматы, я и подавно запамятовала. Может, и не было такого разговора, потому как вроде все фигуры лежали в сундучке. Но ручаться не стану.
Грёза наклонилась к ее уху и прошептала:
– Белый король появился… на этажерке в прихожей.
– Нашелся, что ли?
– Нет. Появился… откуда ни возьмись!
– Ты не путаешь? – удивилась старушка. – У тебя не горячка ли? Как это – появился? Из воздуха?
– Понятия не имею. Думаю, его Глинский принес. Только откуда он его взял?
Полина долго молчала, наморщив бледный желтоватый лоб.
– Нехорошо, – выдохнула она. – Фая не любила об этих шахматах распространяться. Вещь редкая, старинная. Мы с Варькой-то допытывались, как они к ней попали, от кого. Да покойница все отмалчивалась, так и унесла тайну в могилу. Нехорошо…
– Что «нехорошо»? Вы меня пугаете! – схватила ее за руку Грёза.
– Не должны фигурки сами по себе исчезать, появляться… Не к добру это.
– Всякое бывает. Вот у Виктора в его коробке с шахматами тех же фигур не хватает.
– Тех же самых? – не поверила Полина. – Совсем плохо, дочка!
– Полина Прокофьевна! – взмолилась девушка. – Я же не усну, я и так боюсь! Вы шутите или серьезно?
– Шучу, шучу… Тебе Глинский по душе пришелся? – лукаво прищурилась старушка. – Мужчина видный, хоть куда. Чем не жених? Я старая, и то загляделась. Хорош, негодяй!
– Почему же негодяй?
– Потому что такой красавец – погибель для женского сердца.
