Опять перед ее внутренним взором возникли жуткие, наполненные тихим шелестом и гулкими непонятными звуками, темные коридоры, бесконечные переходы которых, закрученные против часовой стрелки, сводили ее с ума. Весь дом был набит пугающими вещами, наподобие картин, изображающих красавиц, заколотых кинжалами, умирающих на Гревской [47] площади герцогов, именитых заговорщиков и неверных жен, утопленниц с распущенными волосами, задушенных в своих роскошных спальнях королей и прочие, столь же «экзотические» сюжеты.
– Что это? – робко спрашивала она молодого супруга. – Зачем тебе весь этот кошмар?
– Разве не красиво? – принимая задумчиво-меланхолическую позу и делая такое же лицо, в свою очередь, спрашивал он. – Посмотри, какая пронзительная, романтическая печаль! Разве тебя это не трогает?
Мари не могла понять, с кем из них не все в порядке. С ней или, все-таки, с Аленом? Странный дом все больше угнетал ее, поглощал ее жизненные силы и энергию. Она потеряла аппетит и сон, начала бояться собственной тени. В доме не было ни радио, ни телевизора, ни телефона, а ближайшие соседи жили на расстоянии пяти километров. Мари не с кем было поговорить, поделиться своими страхами и сомнениями. Кто такой Ален? Этот вопрос неожиданно возник у нее в голове, и она уже не могла от него отделаться.
Ее молодой и красивый супруг нигде не работал, но недостатка в деньгах, похоже, не испытывал. Дом был оборудован без обычных удобств и обставлен старинной мебелью не из-за недостатка средств, а в соответствии с изощренными вкусами его хозяина. Он должен был максимально походить на ту реальность мрачного средневековья, которая изображалась художниками на жутких картинах, развешанных по всем стенам. А может, интерьер жилища воссоздавал то, что родилось и жило в воображении его эксцентричного хозяина, месье Алена Шаррона, черноглазого молодого человека потрясающей красоты, с фигурой Аполлона и лицом прекрасного Нарцисса [48]. В отличие от последнего, в зеркала он не смотрелся, он их терпеть не мог и в доме не держал. Мари пользовалась своим карманным зеркальцем украдкой от супруга. В один из приступов панического ужаса, она решила, что вышла замуж чуть ли не за графа Дракулу [49]! Убедив себя, вопреки всякому здравому смыслу, что ее молодой муж никто иной, как вампир, она решила во что бы то ни стало удостовериться в истинности этого.
Прокравшись в ночь полнолуния в спальню Алена, – они, по настоянию месье Шаррона, спали в отдельных комнатах, – Мари, замирая от ужаса, поднесла зеркальце к его лицу. Увы! Вопреки ее ожиданиям, прекрасное лицо молодого человека отразилось в зеркале, как и лицо самого обычного человека. Значит, он не вампир! Потому что вампиры в зеркалах не отражаются! Эту информацию Мари почерпнула из популярных «фильмов ужасов» и соответствующих книг.
Ночной поход с проверкой «на вампира» закончился тем, что месье Шаррон проснулся, выпучил глаза, увидев манипуляции с зеркалом у своего носа, страшно возмутился, и супруги в очередной раз поссорились. У Мари язык не повернулся объяснить, почему она решила прикладывать зеркало к лицу спящего мужа. Выглядеть такой дурой ей не хотелось, и сказать правду она не посмела. Зато Алену ночное происшествие дало основания предполагать, что у молодой жены серьезно расстроена психика, и ей необходимо подлечиться.
– Дом тут ни причем! – отмел он ее робкие попытки рассказать о своих страхах. – Это все твои нервы! Я живу тут уже три года и чувствую себя прекрасно!
Мари не нашла, что возразить, и молча удалилась в свою мрачную спальню. Ее бросало в дрожь при одном взгляде на высокую кровать с пологом, «точно такую, в которой задушили одну из любовниц короля Генриха»! Супруг с такой гордостью в голосе и радостным сиянием в глазах поведал ей это, что у Мари просто не хватило духу отказаться от столь замечательного ложа. Потом, немного позже, Ален рассказал жене, что разрушенный замок, который он очень удачно купил, по слухам, в давние времена принадлежал одному астрологу, чуть ли не самому Козимо Руджери, личному врачу и предсказателю Екатерины Медичи.
– Я сам – дальний потомок этого славного флорентийца! – высокопарно заявил месье Шаррон. – Фамилия моей матери Руджери, она итальянка, а мой отец француз.
Ален так увлекся рассказом о далекой Флоренции и славных людях из семейства Руджери, которые были мастерами определять судьбы по звездам, изготавливать смертоносные яды, исцелять от многих болезней, и вообще отличались тонким умом и недюжинными способностями, что не обратил внимания, как побледнела и испугалась его молодая жена. Ей все теперь казалось в супруге подозрительным, – и его тяжелый взгляд, и его вкусы, манеры, поступки, и даже его красота, неправдоподобно совершенная, которая раньше так привлекала ее. Раньше она боялась только дома, но постепенно ее страх начал распространяться и на мужа.
Родных и близких, к которым она могла обратиться если не за помощью, то хотя бы за успокоением, у Мари не было, и она осталась один на один со снедающими ее беспокойством и неуверенностью. Единственная подруга по коллежу, Лили, жила в Париже, и ездить к ней удавалось редко. Городок, в котором проживали супруги Шаррон, был недалеко от столицы, но все же видеться с подругой у Мари не получалось. Предоставленная самой себе и своему страху, девушка постепенно, как она сама думала, сходила с ума. Ален Шаррон не разубеждал ее в этом, а, напротив, как бы укреплял жену в этом мнении. Он привозил ей всякие успокоительные снадобья и дорогие средства от бессонницы, но Мари становилось все хуже и хуже.
Вдобавок, в их дом стали приходить какие-то странные люди, которые запирались с Аленом в его кабинете и подолгу там разговаривали. Муж называл их своими друзьями, но знакомить Мари с ними отказался наотрез, и, более того, строго-настрого запретил ей выходить из своей комнаты во время их посещений. Любопытство ее росло пропорционально недоумению и растерянности. Куда она попала? Что за странное сборище? Что за странные секреты?
Внутри нее вступили в противоборство две Мари, – одна хотела бросить все, вырваться на свободу и забыть свое замужество как плохой сон; а другая сковывала, заставляя вспоминать, как она одинока, как беззащитна, и что кроме Алена у нее никого нет на всем белом свете. Она продолжала жить с супругом в его доме и вместе с тем все сильнее боялась. Она не могла без опаски есть, спать, ходить по комнатам…
Тина решила остаться у Никиты, тем более, что он почувствовал ее настроение и сам предложил такой вариант. Сиур не стал ничего выяснять и уехал. Он решил, что поведение Тины – следствие потрясения, пережитого ею в квартире. Увидеть в собственной гостиной труп – не самый приятный сюрприз, который может преподнести человеку жизнь. Иногда женщину нужно просто оставить в покое.
Людмилочка позвонила домой и, узнав, что все в порядке, осталась с Тиной. Спать уже можно было не ложиться, но они все-таки устроились на отведенном им диване. А вдруг, удастся вздремнуть пару часиков? Разговаривать не хотелось, и подруги молча лежали, уставившись в потолок. Слышно было, как шуршит по оконным стеклам снег, как поскрипывает этажом выше старый паркет…
В голове было пусто, а на сердце легло странное оцепенение, похожее на лед, который покрывает реку
