подставил свое плечо, предложил деньги, дом и свои любовь и заботу.
Они встретились на выставке старинных вещиц и не смогли расстаться друг с другом. Бродили по осеннему Парижу, полному лимонной листвы и кожуры от каштанов, сидели в маленьких кафе, слушая песни шансонье, любовались медленным, плавным течением Сены между каменных берегов. Какое волшебное это было время! Мари, словно пьяная, не видела ничего вокруг, кроме своего кумира, – Алена Шаррона, – великолепного, остроумного, оригинального, экстравагантного, безумно влюбленного. Боже, как она была слепа и глуха! Как беззаботна! Как счастлива! Но час расплаты оказался ближе, чем можно было бы предполагать.
Жуткий дом, в который он привез ее после свадьбы, словно темная и мрачная могила закрыл от Мари яркий и чудесный мир. Разговоры о любви сменились разговорами о загробной жизни, мертвецах, утопленниках и повешенных.
– Эстетика смерти возвышенна и поэтична! – с пафосом восклицал молодой супруг. – Она сродни белой лилии на черной глади мертвого озера! Разве ты не чувствуешь, как лик смерти преображает все вокруг, как разливается музыка небесных сфер в преддверии Вечного Покоя?
Мари замирала от ужаса, глядя в его черные, горящие исступлением глаза. А иногда, все реже, он превращался в того, прежнего Алена, который покупал ей жареные каштаны и угощал белым вином и креветками в бистро. Она запуталась. Кто он, Ален Шаррон? Гениальный сумасшедший? Или, все-таки, редкий оригинал с извращенным вкусом? Хуже всего была неодолимая любовная тяга, которую она испытывала к своему мужу, несмотря ни на что!
Где Ален работал, и работал ли вообще? Этого Мари не могла понять, а спросить боялась. В свой кабинет он ее не пускал. Однажды, ночью, она взяла из ящика стола ключи и тайком пробралась туда. Ничего особенного в кабинете супруга не оказалось, – кроме огромных цветных гравюр в духе Босха [53]: откровенные сексуальные сцены в окружении диких зверей, среди фантастических монстров и с самими этими монстрами, другими странными существами и огнедышащими зверями. На стеллажах стояли старинные сосуды непонятного назначения, статуэтки и фигурки, кованые ларчики, веера из перьев, серебряная посуда. Особенно много было предметов церковного культа – одеяния священников, католические головные уборы, кресты, кадила, свечи и прочее, названия чему Мари не знала. Противоположная от окна стена была сплошь увешана эротическими календарями. Столь странное, причудливое и несовместимое смешение стилей и тематики производило отталкивающе-завораживающее впечатление. Мари, в смятении, не могла отвести глаз от этого пышного и непристойного великолепия.
Наутро Ален, как ни в чем не бывало, спросил ее, как она нашла его кабинет? Понравилось ли ей там? Мари растерялась под его пристальным насмешливым взглядом, рука ее дрогнула, и кофе пролился на дорогую скатерть.
– Ничего, – улыбнулся молодой муж. – Женское любопытство даже приятно! Я счастлив, что так заинтриговал тебя, дорогая! Признайся, ты не ожидала увидеть то, что увидела!
Мари, прокашлявшись, отрицательно покачала головой. Она действительно не ожидала! Ее семейная жизнь началась слишком уж необычно.
– Тебе не будет скучно, любимая! – пропел Ален, выходя из-за стола. – Я не пожалею усилий, чтобы развлекать тебя, как и положено мужчине!
Развлечения у него оказались такие же непонятные и жутковатые, как и он сам. Его библиотека состояла из магических и колдовских книг, романов-ужасов и мрачных средневековых легенд. Он постоянно критиковал фильмы о вампирах, привидениях, восставших из гроба мертвецов и прочей нечистой силе, называя их «грубыми поделками» и «оскорблением изысканной эстетики». Из технических достижений двадцатого века в доме были только компьютер и несколько отличных фотоаппаратов.
Господин Шаррон показывал жене фотопортреты, которые он считал шедеврами – «Обнаженная среди пауков и летучих мышей» и «Мертвая девушка с кошкой на груди». Он рассказал Мари о своей мечте, – сделать фотопортрет «Невеста Духа».
– Когда я увидел тебя, то сразу понял, что только ты сможешь послужить мне моделью! Мари! Ты послана мне не даром! Ты поможешь мне создать очередной шедевр!
Он таки уговорил ее. Он прочел ей поэму о Смерти, – «самом прекрасном явлении на земле». Он делал для Мари невероятные вещи, – прыгал ночью с моста в Сену, и потом, мокрый, но счастливый, с горящими от возбуждения глазами, осыпал ее белыми лилиями, сопровождая их клятвами «любви, скрепленной смертью».
– Тень гибели всегда скользит за любовниками! – шептал он ей в постели, среди шелковых подушек с гербами французских королей.
Это была одна из его причуд, – надушенное шелковое белье, острый кинжал под подушкой, расшитые лилиями и английскими львами простыни, кубки с тайными символами на дне. Ален Шаррон был непредсказуем, как грозный Мефистофель [54] и нежный Ромео в одном лице. И Мари согласилась «быть его музой Смерти». Она позволила супругу нарядить ее в белоснежный наряд из прозрачного газа, уложить в гроб и осыпать цветами…
Огромная, в полстены, фотография «Невеста Духа» заняла почетное место в гостиной. Мари не могла смотреть на нее без содрогания. Она в гробу выглядела по-настоящему мертвой, холодной и застывшей, как восковая кукла. Отвратительно… Как Ален мог часами любоваться такой гадостью?
Спустя месяц он снова пристал к ней с мольбами, и она снова согласилась позировать. На сей раз Ален долго примерялся, раздумывал и менял замысел. Наконец, он нашел то, что искал – нужный ракурс, настроение, позу и декорации. Фотопортрет он назвал «Отрешенная». Не в силах скрывать от людей такую гениальную вещь, господин Шаррон послал портрет на выставку, не указывая своего имени.
Мари робко возражала. Она боялась, что кто-нибудь ее узнает. В Париже у нее почти не было знакомых, да и в Лионе тоже, но все-таки! Вдруг, кто-то из подруг по коллежу или их родителей придет на вернисаж?
– Люди необыкновенно глупы и ненаблюдательны! – успокаивал ее супруг. – Вот увидишь, никому даже не придет в голову, что это ты!
Так оно и вышло. Фотография сделала фурор. У «Отрешенной» стояли часами, пытаясь разгадать «тайну взгляда женщины, которая ушла из этого мира, оставаясь в нем». Казалось, она видит что-то недоступное, далекое и заманчивое, и зритель не терял надежды увидеть то же самое. Стоит только немного напрячься, и…
Все искали автора, предлагали большие деньги за фото, делали заманчивые коммерческие предложения
