Кровь и почва русской истории

Но как на него можно ответить? Наш успех в истории нельзя объяснить успешным стечением обстоятельств: обстоятельства чаще складывались неблагоприятно, чем удачно для русских. Не говорю уже, что в настоящее время внешние факторы развития более благоприятны, чем, скажем, четыреста лет тому назад, а страна переживает очевидный упадок с едва наметившейся тенденцией к восстановлению лишь тени ее былой мощи. 

Везение? Повезти может раз, другой, но если «везет» на протяжении веков, то это уже закономерность или, как говорится в анекдоте, «тенденция, однако…» Ведь везением еще надо уметь воспользоваться, а тем более надо обладать незаурядным мужеством, чтобы восставать из провалов и поражений сильнее, чем прежде.

Попытки использовать для объяснения специфики русской истории уникальные констелляции обстоятельств (так называемый «многофакторный подход») неплохо работают применительно к отдельно взятым историческим феноменам, но не к протяженным и масштабным историческим процессам. Во-первых, из-за практической невозможности в рамках исследования учесть всю совокупность факторов и обстоятельств, участвовавших в процессе и повлиявших на него. В то же время отбор этих факторов, предполагающий их субординацию и иерархизацию, с неизбежностью ведет - и это, во-вторых, - к выделению главного, доминирующего фактора или отношения, с позиции которого и ведется исследование.

Влиятельная точка зрения, восходящая еще к «государственной школе» русской историографии, обнаруживает движущую силу и заодно специфику российской истории в самодовлеющем отечественном государстве. Однако это никакой не ответ, а новый вопрос. Почему ни в Литве, ни в Польше, ни среди татар, чувашей или «чуди белоглазой» подобное государство возникнуть не смогло, а появилось в той части Европы, которая на некоторых географических картах маркирована как «Русская равнина»? Почему русские успешно заимствовали у монголов, Золотой Орды эффективные методы и формы управления и организации пространства, а другим народам усвоение этого опыта оказалось не под силу?

Попутно нельзя не отметить ошибочность двух широко распространенных, влиятельных в общественном мнении и полярных историко-культурных стереотипов восприятия отношений государства и общества. Согласно одному из них, приписываемому ранним славянофилам, русские - народ «безгосударственный», не способный к государственному творчеству. Но почему же именно этому «безгосударственному» народу удалось создать самую эффективную (что бесспорно в исторической ретроспективе) государственную машину Северной Евразии?

На противоположном полюсе находится утверждение о самодовлеющем государстве, сформировавшем у русских покорность и склонность к безропотному подчинению. И это при том, что «Россия – едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов»[13]! Самое потрясающее, что миф о русской «забитости» и «пассивности» непостижимым образом уживается с не менее мощным мифом о «бессмысленном и беспощадном» русском бунте.

Не дает внятного объяснения сущностному своеобразию отечественной истории и природно- климатическая концепция, популярность которой среди широкой публики создана работой Паршева «Почему Россия не Америка». Ее суть сводится к тому, что особые черты русской истории - самодовлеющий, авторитарный тип отечественной государственности, гипертрофированное участие государства в экономической деятельности, общинность (соборность, коллективизм) как устойчивый принцип социальной организации общества, особенности культуры и национальной психики – производное от сурового климата, природы и огромных пространств России. 

Признавая важное, порою первостепенное влияние природы и климата на российскую историю, важно не перепутать местами причины и следствия. Не только русский, но и другие народы восточноевропейской равнины испытывали влияние сурового климата и питались от небогатых почв или, в формулировке Милова, «принадлежали к единому типу социумов с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта»[14]. Однако, несмотря на общие условия жизни, исторические результаты оказались радикально различными: одни ценою колоссальных жертв и усилий создали великое государство, в то время как другие народы - насельники северной Евразии - либо вообще не участвовали в истории, либо, что называется, сошли с дистанции. 

При этом русские парадоксально оказались главной жертвой, строительным материалом своего успеха в истории: «Основным источником изъятия… прибавочного продукта был носитель… государственности – русский народ. Наибольшая тяжесть эксплуатации (государственной – В.С.) падала на великорусов, и это было следствием суровой объективной реальности, то есть локализации этноса в зонах, крайне неблагоприятных для земледельческого производства»[15]. Проще говоря, русским было нисколько не легче, а тяжелее. Тем более впечатляют достигнутые ими исторические результаты – достигнутые, в очередной раз повторю, вопреки, а не благодаря обстоятельствам.

Попутно стоит указать на мифологизированность объяснения якобы «импульсивности» русского характера и особого, «рваного» стиля русской работы природно-климатическими фактором (короткое лето и длинная зима). Возникновение и поддержание разветвленных структур высокой цивилизации и современной индустрии возможны лишь при равномерном и постоянном распределении трудовых усилий и напряжения.

Феноменальным достижением выглядит русская территориальная экспансия, по своим масштабам и историческим срокам сравнимая с освоением незападного мира испанцами. Чаще всего она интерпретируется в форме культурно-исторического мифа о русскости как производном от географии, в гротескном виде сформулированного Николаем Бердяевым: русский человек «ушиблен» пространством. Видимо, чая избавления от боли этого «ушиба» русские и проделали путь от Балтики до Тихого океана, от северной тундры до Памира.

Каковы бы ни были влияния пространства на социополитическую и экономическую организацию отечественной жизни, само его покорение и освоение должно было иметь какой-то исток, изначальный импульс, причем не выводимый исключительно из материальной стороны - распашки плодородных земель, поисков пушнины и драгоценных металлов. Наука уже давно отказалась от подобных вульгарно- экономических объяснений великих географических открытий и масштабных территориальных эскапад. Не может не навести на размышление, что мировая экспансия в эпоху Модерна была делом всего нескольких среди множества европейских народов: голландцев, португальцев и испанцев, англосаксов и французов. И это вряд ли случайность.

Аналогичным образом полноценное освоение огромных евразийских территорий, их сопряжение в едином государстве оказалось под силу единственному народу – русскому, ведь занимавшая те же пространства Золотая Орда не снисходила к их хозяйственному и культурному освоению, ограничиваясь военно-политическим доминированием. И это наталкивает на предположение, что не только и не столько русская психика и русская культура были функцией пространства, сколько сама возможность формирования этого пространства как политического и культурного единства оказалась обусловлена существованием русского народа. Словами Ивана Солоневича, проникшего в дух отечественной истории глубже подавляющего большинства профессиональных историков-русистов, «наша история есть история того, как дух покоряет материю…»[16]. Но ведь сначала должен быть дух…

В общем, русскую историю невозможно представить в виде эпифеномена, производного таких факторов (по отдельности и в любой их комбинации), как природа, география и государство.

Любые объяснения ее успешности будут постоянно упираться в один и тот же вопрос – вопрос о том, кто был творцом этой истории. Базовое положение теории систем гласит, что характер системы определяется субъектом, который ее создает. Но ведь творило эту систему не государство, которое само есть результат исторического творчества и тем более не тяжелый климат и огромные пространства, которые надо было преодолеть. Ее творили люди. Хотя государство и география поставили свою неизгладимую печать на отечественную историю, главный источник ее своеобразия коренится самом русском народе, который и был творцом этой истории.

Специально подчеркиваю: история России создавалась не какой-нибудь «многонациональной общностью», а русским народом. Давайте говорить без экивоков: формально-юридическое признание равенства народов и презумпция уникальности  культур не могут и не должны заслонять того обстоятельства, что роль народов в истории различна и не все они выступали ее творцами в равной степени. Перефразируя Оруэлла, хотя все народы равны, некоторые из них равнее других. Это –