Выскажу предположение, что ее авторы не столько выражают собственные фантазии, сколько сублимируют массовые настроения и ощущения, улавливая и актуализируя их в виде культурных артефактов. Другими словами, через них говорит русское коллективное бессознательное, предощущающее ад на Земле. Справедливости ради надо сказать, что, судя по трендам фантастической литературы и кино на Западе, подобное подспудное ощущение вообще характерно иудео-христианской цивилизации, белому человечеству. Кино и литература лишь визуализируют, облекают в художественную форму демонов паники. И совершая это, они дают им жизнь.
Хотя мы не знаем точно, каким станет новый мир (но уж точно не прекрасным), в одном можно быть твердо уверенным: в ближайшие полвека изменится все – не только в России, но и в том мире, который мы знали на протяжении последних трех-четырех столетий. Вероятно, это будет самая масштабная и глубокая революция в известной нам истории человечества – революция не только в метафорическом, но и в прямом социополитическом смысле. Всемирная революция, начало которой положила Россия. Как шутили на исходе перестройки: перестроился сам, помоги перестроиться другим.
Итак, в течение последних четырехсот лет Россия пережила три подлинных исторических катаклизма, все более тесно взамодействующих с мировыми (европейскими) катаклизмами: две системные революции (начала и конца XX в.) и одну потенциально системную (Смута начала XVII в.) Три - слишком много для случайности или простого совпадения. Как говорится в старом советском анекдоте, это уже привычка. Речь идет о закономерности, повторяющейся регулярности. Что же составляет суть этой «регулярности», или, заостряя вопрос, есть ли смысл у русских революций? Ведь до сих описывалась преимущественно их феноменология.
Как уже указывалось, смысл этот не обнаружить на путях прогрессистских теорий: негативные последствия революций почти всегда перевешивают позитивные, а России все революции вообще влекли за собой национальные катастрофы. Но и представлять революции лишь как провиденциальное предостережение от человеческой гордыни и самоупоения было бы чересчур наивно и назидательно, а, главное, это утверждение ровным счетом ничего не дает для их понимания.
Можно занять агностицистскую позицию: революции вписаны в космический порядок, лад Вселенной и не стоит искать их смысла: они происходят потому, что не могут не происходить. Вот как пишет об этом, вероятно, лучший отечественный знаток теоретической социологии: «Со смертью (в результате революции. – В.С.) политического порядка и рождением нового дело обстоит так же, как со смертью и рождением человека: ближайшие причины понятны, непонятно только “почему именно здесь и именно сейчас”, непонятны ряд причин, приведших к такой индивидуализации каузального ряда»[268]. Другими словами, как не знаем мы трансцендентного смысла рождения отдельного человека, так не может быть нами понят и смысл революций.
Тем не менее, в мире дольнем, в мире социально-историческом революции имеют очень важный смысл. В чем же он состоит?
Современные социальные науки полагают состояние конфликтности имманентным и нормальным для всех социальных взаимодействий и, рассматривая конфликт в неразрывной связи с социальной интеграцией, считают его непременным условием нового качества интеграции. Другими словами, общество развивается и изменяется через конфликты и их преодоление. Хотя революция представляет экстремальный тип конфликта, радикальную форму социальной трансформации, она составляет не нарушение нормы, а часть понятой широко социальной нормы, имманентна эволюции человечества.
В более широком смысле возникновение «порядка через флуктуации» (Илья Пригожин) составляет базисный механизм развертывания эволюционных процессов во всех областях – от галактик до атомов, от отдельных клеток до человеческого общества. Проще говоря, жизнь – это не стабильность, а постоянная динамическая неуравновешенность.
Эта методология как ключ к замку подходит к анализу революций вообще и русских – в особенности. В последних исторически одномоментно разрешается и выражается вся совокупность конфликтов, вызревавших в русском обществе, после чего оно готово (если хватает сил) двигаться дальше. Однако двигаться ему предстоит уже в новой колее, которая окончательно определяется в ходе революции и по ее завершении, но намечается в виде
Посредством революций отечественная история совершает резкие повороты. Через них выстраивается новый русской порядок-Космос - как внешний (социополитический и экономический), так внутренний (ценностные образцы, культурные модели, мораль и т.д.). Революции - такие поворотные точки истории, где старая русская традиция сменяется новой. И хотя эта смена происходит в ужасающей, почти апокалиптической форме, русские Смуты
По словам Владимира Булдакова, автора новаторского исследования об Октябрьской революции, насилие служит «наиболее острой формой социокультурных мутаций»[269]. С кровью из общества выходит, вытекает избыточная энергия, не нужная и даже опасная для его нормального существования. Таким экстремальным и экстремистским способом общество сбрасывает накопившееся напряжение, разряжается, и после этой разрядки собирается, интегрируется заново.
Здесь можно провести аналогию с античными мистериями: выплеск бури страстей в ходе таинств снимал психическое напряжение у их участников, очищал индивидуальное подсознание и коллективное бессознательное от демонов (само)разрушения и насилия, приводя к катарсису. Правда, в ходе революционных мистерий темные страсти не изживаются и не сублимируются в культурно институционализированных формах, а, сполна получив своей кровавой пищи и насытившись ею, лишь на время затихают, удовлетворенно урча. Кровавое похмелье – общепринятая историографическая характеристика постреволюционного общества. Но боги хаоса никуда не исчезают, а лишь возвращаются на свое привычное место – на нижние этажи, в подвалы человеческой психики, откуда, настанет время, вновь ворвутся в социальную жизнь ее полновластными хозяевами.
По масштабам и интенсивности революционного насилия можно делать определенные выводы о накопившемся в обществе скрытом напряжении, до поры до времени репрессируемом государством и культурой. Можно также умозаключать о витальной силе и жизнестойкости общества, в котором революция происходит. В сравнении с Великой русской революцией конца прошлого века нынешняя Смута выглядит попросту вегетарианской. Между тем в обоих случаях происходила (а в последнем все еще продолжается) революционная смена политического и социоэкономического строя, то есть масштаб накопленных противоречий поистине грандиозен. Однако в современной революции реакция большинства населения, понесшего неоспоримые и некомпенсированные социальные и антропологические потери, оказалась, в общем-то, мирной, в каком-то смысле даже суицидальной.
Волей-неволей возникает впечатление, что это совсем не тот народ, который всего несколькими десятилетиями ранее устроил кровавую баню своим властителям, а до этого на протяжении веков сопротивлялся чрезмерному (по эластичным русским меркам) социальному давлению, поднимаясь на бунты, восстания и волнения. В части сопротивления власти, - причем отнюдь не толстовского непротивления злу, - народная Россия действительно чемпион, по крайней мере в сравнении с Европой.
И как же объяснить такую метаморфозу русского народа? В моем представлении, важное, возможно, решающее место в объяснении должно быть уделено такому фактору, как драматическое снижение витальной силы русского общества. Проще говоря, у современных русских гораздо меньше сил, чем у их пращуров. Причем сил не только биологических (что слишком хорошо заметно по демографическому кризису), но и душевных, морально-психологических, экзистенциальных. В 1990-е гг. русские не были готовы подняться даже в защиту самое себя, своего права на жизнь, а не только на достойную жизнь.
Вообще идея о важной связи демографии и социополитического равновесия не нова в науке. В теории революций ускоренный и непрерывный рост населения считается одной из важных причин революционных потрясений. В Европе революции, восстания и войны получили исключительное распространение в эпохи демографического подъема: в конце XVI и начале XVII вв., в конце XVIII и начале XIX вв. Биологической основой Великой русской революции начала XX в. послужил демографический «перегрев» вкупе с исчерпанностью пригодных сельскохозяйственных земель в Центральной России. Демографии принадлежит
