как почти сразу неизвестно кем пущено было слово «шамонь», полюбившееся так, что уже говорили: «Видела бы мамочка, как я шамоню». Толик Зверев вычислял, сколько они нашамонили, а Керунда, Боша, Гоша, Проша и Сева ворчали: «Это все Кострома придумал, шамонь эту, больше всех ему нужно». Ничего рассказывать не буду — работать, да еще вместе, да через несколько минут еще ломать, а не строить — куда интереснее, чем читать о работе.
Но когда кончилась четырехчасовая шамонь (будем уж и мы употреблять это словцо, нечего делать) и все отправились в кафе «Электрозаводск», где был заказан обед на тридцать человек, Миша Логинов сказал Косте:
— А что, толково получилось. Обычно посла субботника все по домам, и запал пропадает. Как будто зря работали. А мы на этом запале весь день проведем.
И вправду, у всех было хорошее настроение, даже у тех, кто утром страдал и не мог взять в толк, чего ради у них субботник, зачем на завод потащились. Теперь, когда тяжелые ломы и грязный полуразбитый кирпич с острыми краями позади, теперь даже Керунда с ее «колхозом» не сердились. Все чувствовали себя молодцами, а это совсем не каждый день бывает с людьми!
Только пришли в кафе и сели за сдвинутые столы, как Маша Иванова, ответственная за обед, объявила:
— Внимание! Сорок минут рыцарства! Летучий конкурс на самого благородного рыцаря!
Паша Медведев начал есть руками, потому что, объяснил он, в рыцарские времена вилок не было, Игорь Сапрыкин молниеносно проглотил котлету Ани Пугачевой, заявив, что котлета невкусная, и Аня признала этот поступок действительно галантным.
— Ода компоту! Конкурс на лучший тост со стаканом компота! — объявила Маша.
Роман Багаев поднялся первым:
— Что такое компот с исторической точки зрения? Это символ братства засушенных продуктов, трогательное единение урюка с изюмом!
Но англичанка Евгения Григорьевна прервала его, потому что открыла: получилось так, что за стол сели компаниями, сложившимися на заводе во время шамони.
Как там соревновались — так и здесь сели, и Евгения Григорьевна, услышав про единение урюка с изюмом, закричала:
— Ура! Мы будем «изюмы»! Наша компания — «изюмы»!
И все новоявленные «изюмы» поддержали Евгению Григорьевну: Паша и Саша Медведевы, Галя Полетаева, Лариса Аракелова, Игорь Сапрыкин, Аня Пугачева, Сева и Боша.
Неизвестно откуда — еще по сути ничего не произошло, — но появилось уже ощущение новой жизни, и потому все хотелось переименовать, всему дать новое название. Не работа, а шамонь, потому что это была не обычная работа, а именно такая, какую можно было назвать этим словом, и впоследствии ребята всегда отличали обычный субботник от радостной шамони; и не просто компания, а «изюмы», и тут же появились на свет «урюки» во главе с Еленой Васильевной и в следующем составе: Костя Костромин, Маша Иванова, Сережа Лазарев, Роман Багаев, тихая Проша, любознательная Гоша, а также Вика Якубова и Юра Попов, о которых пока ничего не говорилось, потому что о них совершенно нечего сказать: они полностью сосредоточены друг на дружке и всегда ходят держась за руки, отчего их прозвали «супругами».
А третья компания, в которой были Каштанов, Миша Логинов, Наташа Лаптева, технари Лапшин, Щеглов и Зверев, Володя Фокин, Володя Козликов и Валечка Бурлакова, — эта компания, поспорив, объявила себя «курагой».
— Итак, я осушаю бокал за единение урюков, засушенных уроками, изумленных изюмов и обескураженной кураги! — Роман залпом выпил свой компот, достойно закончив тост.
После обеда перебрались в школу, в стеклянный ее спортивный зал, устроились на матах и низеньких скамеечках, на «коне» и на «козле».
Для разминки и отдыха сначала устроили «кольцо песен» — решили петь по куплету из любой песни на букву «к».
— Красные маки, капли солнца по весне, — спела «курага».
— Красный командир на гражданской войне, красный командир на горячем коне! — спели «изюмы».
— Куда бежишь, тропинка милая? — вспомнили «урюки».
— Когда я уходил в поход, в далекие края… — подхватила «курага», начав второе кольцо.
— Калинка, калинка, калинка моя! — не сдавались «изюмы».
— Когда внезапно возникает еще неясный голос труб… — вспомнил кто-то из «урюков».
— Крутится, вертится шар голубой! — спела «курага».
И опять очередь изюмов, опомниться не успели. Паша Медведев кричал на своих: «Ну, быстрее, ну!» — и тогда Игорь отчаянно ударил по струнам:
— Выходи-ила на берег Катюша!
— Катюша! На «к»! — кричали «изюмы», но их признали выбывшими.
Никто и не заметил, что они были как маленькие, играли в игру для третьеклассников, — что ж такого? Когда люди становятся как маленькие, значит, им хорошо. И так редко выпадает нам хоть на полчаса вернуться в детское состояние!
Зато потом им пришлось поработать головой, как большим. В плане значилось: «Ленинская страничка». Придумали сделать так: выбрать одну страничку из сочинений Ленина, прочитать ее по компаниям, продумать вопросы, а потом уж разбирать в общем кругу.
— Главное, — говорил Каштанов, — чтобы не было докладов, докладчиков и слушателей. Пусть хоть слово каждый скажет в своей компании, а все же скажет.
— А интересно ли будет ребятам? — сомневалась Елена Васильевна.
— Интересно, если мы будем думать вместе с ними. Не экзаменовать их, не спрашивать, не наводить на вопросы, а думать и говорить на равных.
— Тогда мы их забьем, — сказала Евгения Григорьевна.
— Во-первых, это еще неизвестно, а во-вторых, не надо устраивать эту игру в самодеятельность: «Активнее, детишки, активнее». Будем работать на равных, и мы выиграем, а не проиграем! Ну, пошли. — И Каштанов направился в свою компанию.
Сначала в зале было тихо: в трех углах читали речь Ленина на I Всероссийском съезде коммунистов- учащихся в 1919 году, всего одну страничку.
— «Не знаю, сколько здесь представлено губерний и откуда вы приехали, — читал Миша. — Важно то, что молодежь, коммунистическая молодежь организовывается… собирается, чтобы учиться строить новую школу. Теперь перед вами новая школа. Старой, нелюбимой, казенной, ненавистной и не связанной с вами школы нет уж…»
В другой группе читали:
— «Работа нами рассчитана на очень долгое время. Будущее общество, к которому мы стремимся, общество, в котором должны быть только работники, общество, в котором не должно быть никаких различий, — это общество придется долго строить…»
— «Сейчас мы закладываем только камни будущего общества, — читала Маша Иванова, — а строить придется вам, когда вы станете взрослыми. Теперь же работайте по мере своих сил, не берясь за непосильную работу, работайте под руководством старших. Еще раз приветствую съезд и желаю вам всяческих успехов в вашем деле».
В каждой группе страницу эту захотели прочитать второй и третий раз, пока она не стала звучать как короткое стихотворение в прозе. Она волновала теперь самим звучанием слов, таких простых, словно только что сказанных, и вместе с тем необычных. Волновала интонацией уставшего, но бодрого человека, дерзостью мысли и спокойствием чувства. Страничка воспринималась как предсказание, старое предсказание, которое и сбылось и по-прежнему осталось предсказанием, не потеряло силу, как не теряет силу стихотворение, написанное по конкретному плану, но прочитанное через много лет, когда повод уже забыт. При втором и третьем чтении каждое слово приобретало новую окраску, взвешивалось, проверялось и трогало своей правдой — не той будничной правдой, когда хочется воскликнуть: «Ах, это про меня», а какой-то высшей правдой, которая нечасто касается нашего слуха. Если добавить, что впервые в жизни эти ребята читали такие серьезные строки не для урока, а как бы для себя, в дружеской компании, то можно