начальнику радиостанции купить у него иностранную валюту. Кукушкин согласился. После этого он уже не раз обращался к кондитеру за тем же. Некоторые привезенные им из-за границы вещи — 34 нейлоновых платка, пальто, кофточки, гипюр, шариковые ручки — продавала его мать, проживавшая в городе Хмельницком...
Так шаг за шагом распутывалось это дело. А ведь когда таможенники обнаружили в кондитерском цехе тайники для хранения нелегально провозимых из-за границы вещей, никто и не предполагал, что в деле окажется замешанным не один человек, а большая группа людей.
На судах, где служили Хабаров, Севастьянов, Травников, преступные махинации последних вызвали самое суровое осуждение. Состоялись собрания, на которых выступавшие говорили, что аморальные действия несовместимы с высоким званием моряка советского торгового флота. Мусор есть мусор. И его надлежит выбрасывать за борт...
Следствие разыскало и всех тех, кто занимался покупкой вещей у Хабарова, Севастьянова, Травникова и тем самым поощрял их на дальнейшую спекуляцию, незаконные операции с валютой.
Севастьянов, например, на одном из допросов признался, что продавал в Риге нейлоновые пальто, которые нелегально привозил из-за границы.
В командировку в Ригу был послан старший лейтенант милиции Альберт Павлович Игнатович. Предварительно он и Кириллов набросали на бумаге план действий. Он был обширен. Надо было отыскать Марию, найти других женщин, приобретавших вещи у Севастьянова и Травникова. Кроме того, следовало найти некую Светлану, работавшую не то в Сигулде, не то в Вангажи заведующей клубом. У нее одно время жил Хабаров. Известно было, что он делал Светлане подарки. Возможно, что-то и продавал.
Рига — город большой. Женщин по имени Мария в нем сотни. И тем не менее, опрашивая людей, имевших связи с моряками дальнего плавания, Игнатович нашел именно ту Марию, которая покупала нейлоновые пальто у Севастьянова и Травникова. Это была Мария Андреевна Параскова. Оказалось, что она систематически скупала у моряков вещи, а затем перепродавала. Уже одно это было основанием для того, чтобы привлечь ее к уголовной ответственности.
Параскова призналась, что покупала у Севастьянова и Травникова нейлоновые пальто. Но так как взять все пальто, которые они ей предлагали, не могла, то повела их к своей подруге Мозиной. Та, в свою очередь, приобрела три пальто. Остальные Травников и Севастьянов сбыли через скупочный магазин.
И действительно, в скупочном магазине Игнатович обнаружил квитанции на сдачу Травниковым и Севастьяновым нейлоновых пальто, а в почтовом отделении на улице Ленина — корешок квитанции, по которой Севастьянов перевел своей жене в Ленинград крупную сумму денег, вырученных от продажи вещей. Это была нелегкая работа: переворошить тысячи квитанций и чеков, прежде чем найти нужные.
Ходили разговоры, что Травников и Севастьянов во время пребывания в Риге держали вещи в камере хранения на вокзале. Игнатович и там перелистал множество квитанций и в конце концов обнаружил документы, подтверждающие, что Травников и Севастьянов держали вещи в камере хранения. Так у следственных органов появилось еще одно доказательство их преступной деятельности.
Были установлены также связи Хабарова с некоторыми жителями Латвии, подтвердившими, что директор судового ресторана занимался спекулятивными и валютными сделками.
За время работы над делом было проведено много различного рода следственных мероприятий: допрошено более 200 свидетелей, наложен арест на вклады, общая сумма которых составила 7000 рублей. Из них значительная часть принадлежала Хабарову. У Травникова изъяли облигаций Государственного трехпроцентного займа на 3000 рублей. Сделав тщательную опись, Кириллов вложил облигации в пакет, запечатал его, как положено инструкцией, пятью сургучными печатями и отправил в Госбанк.
Преступники были полностью изобличены, их вина доказана. Теперь можно было подвести окончательные итоги многотомного дела. Составив обвинительное заключение, следователь понес его на согласование к транспортному прокурору.
Ознакомившись с обвинительным заключением, прокурор Василий Васильевич Желтов сказал Кириллову:
— Вы, конечно, знаете, что такое мертвая зыбь на море? Это довольно неприятное явление. Судно, попавшее на такую зыбь, подвергается опасности быть разломанным. Вот на подобного рода жизненную зыбь попали в свое время и ваши подследственные. И они не выдержали, оказались слишком слабыми духом. Советскому торговому флоту такие люди не нужны. Пусть воздаст им суд по заслугам...
ОБВИНЯЕТСЯ ЛОШАДЬ ГОЛУБКА
Поздним мартовским вечером колхозный тракторист Алексей Киселев и электрик Петр Власов, проходя по деревне, обнаружили лежащего посреди дороги человека. Это был бригадир Федоров.
Колхозная электростанция к тому времени уже кончила работать. Деревня погрузилась в темноту. Лежавший на дороге человек выделялся темным пятном на снегу. Тут же неподалеку валялась его шапка.
— Никак, напился наш Борис Васильевич, даже до дома не дошел — свалился, — сказал Власов. — Такого с ним еще никогда не случалось.
— Развезло! — со знанием дела определил Алексей, который сам был не очень трезв.
— Надо его поднять и отвести домой, — предложил Власов. — Не спать же ему на снегу всю ночь.
Вдвоем они стали поднимать Федорова.
— Вставай, Борис Васильевич! Здесь не место для сна. Простудишься!
— Жена небось заждалась.
— Поднимайся! Федоров не шевелился.
Решили позвать его жену. За ней отправился Власов. Киселев же стал стучать в окно дома, где жил колхозник Тихомиров:
— Эй, выходите! Помогите отвести бригадира домой.
Пришла жена Федорова. Стала тормошить мужа. Запрокинутая голова бригадира безжизненно болталась. И тут женщина увидела, что он мертв.
— Боря! Голубчик ты мой! Господи, вот беда-то! — запричитала она.
...Утром в деревню Хрепле, Новгородской области, где жил Федоров, приехали следователь районной прокуратуры, работники милиции. Приступили к следствию. Прежде всего начали восстанавливать во всех подробностях, как бригадир провел свой последний день. И вот что выяснилось.
Зимний день в колхозной деревне начинается рано. В 7 утра Федоров уже был на ногах. Помимо обычных дел у него оказалось еще одно, экстренное. От мороза лопнула труба водопровода, подающего на скотный двор горячую воду. На месте аварии образовалось целое озеро. Над ним клубился молочно-белый пар. Федоров поспешил за народом. Он заходил в избы, каждый раз громко стуча в сенях сапогами, сбивая с них снег, чтобы не наследить. Свет от топящихся печей бросал на его лицо жаркий розовый отблеск.
В 11 утра Федоров вместе с учительницей Никитиной и ее мужем ездил в деревню Витце. Учительская пара — по своим делам, бригадир — проверить, все ли колхозники вышли на работу. Там Федоров на 15—20 минут заходил к своему родственнику Бармашову.
В 17—18 часов Федоров обедал у себя дома. Потом поехал в деревню Крючково — подыскать доярку для своей бригады. На улице встретил Захарову, обрадовался: «Вот кто мне лучше всех подойдет!» Минут 30—40 азартно, с горячностью, до хрипоты в горле уговаривал Захарову перейти работать в Хрепле. Потом посадил ее в сани и повез показывать скотный двор.
Уже стемнело, когда Федоров повстречался с Николаем Киселевым. Николай сказал, что ищет своего брата Алексея.
— Да он же с утра уехал в Остров с моего разрешения. Возит из леса на тракторе дрова для Анны Дроздовой, — ответил Федоров. — Впрочем, — добавил он, — давай-ка съездим туда, посмотрим, не напоила ли его Анна. Она ведь женщина добрая, гостеприимная.
