— Понятно! — ответила Алла.
— Но это еще не все. Твоя лично вина не только в этом. Доказано, что вы с Галей систематически выпивали. Вместе с вами употребляли спиртные напитки и другие девочки, среди которых были и школьницы. Тебе самой уже восемнадцать, ты — совершеннолетняя и поэтому несешь полную ответственность перед законом за свои поступки. Вместо того чтобы повлиять на несовершеннолетних подруг, внушить им, что пить вино нехорошо, ты, наоборот, нередко сама устраивала выпивки, угощала девочек. А знаешь, что бывает за вовлечение в пьянство несовершеннолетних? Лишение свободы на срок до пяти лет. Так гласит статья двести десять. И она тебе тоже предъявляется. Теперь видишь, к чему тебя привело неправильное поведение?
— Вижу! — сказала Алла. — Я могу идти?
— Нет! — ответил следователь. — К сожалению, я вынужден взять тебя под стражу.
Сперва Алла даже не поверила — думала, что ослышалась. Как это взять под стражу? Не может быть! Но все было именно так, как говорил следователь. Вот — санкция прокурора. Прямо из кабинета следователя Аллу должны были отвезти в тюрьму.
И только тут поняла она, что с ней отнюдь не намерены шутить, что все это всерьез, что придется держать ответ по всей строгости. И впервые за все это время Алла уронила голову на стол и горько заплакала.
Огорчительнее всего было расставаться со свободой. Вот сейчас ее, Аллу, посадят в закрытую милицейскую машину, из которой ничего не видно, повезут в следственный изолятор, и отныне на какой-то длительный срок она будет лишена возможности ходить по улицам Павловска, гулять по парку, по берегам Славянки, встречаться с подругами. А на улице так хорошо! Снег белый, чистый, сверкающий так, что даже глазам больно. Свежий, морозный воздух... Пойти бы сейчас на каток, встать на лыжи...
Алла плакала, сокрушалась о своей печальной судьбе, хотя понимала, что слезами тут не поможешь. Все так и произошло, как она предполагала: ее посадили в закрытую машину и повезли в изолятор, предварительно сняв отпечатки с ее пальцев. Это означало, что отныне Алла попадает в число лиц, зарегистрированных органами милиции, отпечатки ее пальцев будут храниться в специальной картотеке, исполняя роль своеобразного «портрета». Храниться на всякий случай...
На суде свидетелями выступали и школьные учителя, и соседи, и инспектора детских комнат, и девчонки с мальчишками.
Софья Сергеевна, мать Гали, сказала:
— Галя у меня была хорошей девочкой. До тех пор, пока не связалась с Аллой. С этого момента все и пошло.
— Неправда! — крикнула со скамьи подсудимых Галя. — Алка тут ни при чем. Нечего на нее все валить!
Мать Аллы — Анна Никандровна — пояснила:
— Сама я человек, конечно, далеко не положительный. Но дочь свою пить и курить не учила.
— Насколько нам известно, вы были судимы. Скажите, сколько вам тогда было лет? — спросил судья.
— Тридцать девять.
— А дочь ваша оказалась на скамье подсудимых — в восемнадцать. Не говорит ли это кое о чем?
Некоторые из выступавших на суде заявляли, что не только одна Алла виновата. Галя тоже хороша. Она никогда по-настоящему не работала. Ей бы на заводе трудиться, в здоровом рабочем коллективе, а вместо этого мать устроила ее куда полегче — к себе в учреждение.
Однако не все были столь строги к девчонкам, сидевшим на скамье подсудимых. Были зачитаны характеристики. Про Аллу, например, в полученном из школы документе говорилось:
«Внешне грубоватая, она бывает внимательной к товарищам... С удовольствием ходит в турпоходы».
Вспоминали, что когда-то у нее были большие успехи в велосипедном и конькобежном спорте, она выступала на соревнованиях.
В своем последнем слове Алла сказала:
— Обещаю всем сидящим в зале, что никогда больше не окажусь на скамье подсудимых. Не лишайте меня свободы.
Галя заявила:
— Я тоже прошу прощения. Не наказывайте слишком строго меня и мою подругу.
Суд тем не менее счел необходимым изолировать их от общества. В приговоре говорилось: «...для исправления и перевоспитания». Алла была приговорена к трем, Галя — к двум годам лишения свободы.
Пути-дороги Гали и Аллы разошлись. Встретились они снова не скоро, но уже не было между ними того, что когда-то их объединяло. Может быть, потому, что обе девчонки повзрослели, многое поняли...
А пока в жизнь Аллы Гусаровой надолго вошел другой человек — Мария Федоровна Воробьева.
По должности она — начальник отряда в исправительно-трудовой колонии. По существу же — и воспитатель, и учитель, и инструктор по труду, и психолог. А иногда и мать или старшая сестра для тех, с кем ей приходится повседневно иметь дело по роду службы. А имеет она дело с очень сложным, своеобразным и тяжелым народом.
Представьте себе женщин и девушек, попавших в тюрьму. Среди них бывают мошенницы, воровки, расхитительницы социалистической собственности и даже убийцы. А бывают и такие, как Алла с Галей, — начинающие нарушительницы общественного порядка.
Одни из них оступились на жизненном пути случайно, другие потому, что, покатившись вниз, уже не имели ни силы воли, ни особенного желания подняться. Безвольные и, наоборот, обладающие характером твердым, упрямые и покладистые, спокойные и нервные, легко впадающие в истерику, — таковы эти женщины, отбывающие наказание за те или иные преступления. И к каждой из них необходимо подобрать ключик. Это совсем не просто!
— Наша с вами работа творческая, созидательная, — нередко говорит своим помощницам заместитель начальника колонии Валентина Николаевна Серебрякова. — Мы созидаем людей. Превращаем нарушителя в честного, сознательного члена общества.
С Аллой оказалось нелегко. Она и в колонии повела себя на первых порах так, словно нарочно хотела, чтобы о ней говорили: «Какая трудная!» Подружилась с теми, кого работники колонии называют «неустойчивыми», имела взыскания. Нередко прикидывалась больной, чтобы только не пойти на работу, а остаться лежать на койке в бараке.
— У тебя просто тяга какая-то ко всему плохому, — сказала как-то Мария Федоровна, огорченная поведением своей непослушной воспитанницы. — Можно подумать, что ты никогда в жизни не видела ничего хорошего.
Алла на это ничего не ответила. В тот день Мария Федоровна пожаловалась Серебряковой:
— Не знаю, что и делать с Аллой. Ведь ясно, что девчонке просто хочется показать характер, вот она и «выламывается». Неужели не удастся ее перевоспитать?
— Удастся! — убежденно ответила Серебрякова. — Я верю, что ту или иную девчонку можно исправить. Ведь они в этом возрасте точно воск. Нужно только, чтобы воск этот попал в искусные руки. У вас именно такие руки, Мария Федоровна. Я ведь знаю вас не первый год. Подождите еще немного, и, ручаюсь, ваша Алла станет, такой же, как, скажем, Света. Помните Свету? Вот уж кто, казалось, никогда не станет на правильный путь. Но и Свету удалось перевоспитать. Зато какая она теперь!
Достав из письменного стола фотокарточку, Валентина Николаевна с любовью посмотрела на нее. Видно было, что она нередко смотрит на эту фотографию. На ней была изображена очень красивая молодая женщина, склонившаяся над младенцем.
— Мадонна! Ну, просто мадонна! — воскликнула, улыбаясь, Валентина Николаевна. — Ну кто бы мог подумать, глядя на эту красавицу с ребенком, что у нее темное прошлое. Но все это уже позади. Глядишь на
