устроилась рядом с ним, долго прислушиваясь к его дыханию.
— Ты спишь? — чуть слышно прошептала она. Похоже он спал, и камень оказался бессильным противостоять чаше, поднесенной ею.
Но долго она еще лежала без сна, как и в предыдущую ночь, делая вид, что спит, и обида грызла ее, что он обманул ее, догадавшись о ее намерении.
Так с ним было всегда: как ни прост он был, он знал ее сердце.
Эльфийское солнце должно было вот-вот взойти, но сумрак еще держался, ибо здесь не было звезд, и пейзаж, в котором то виднелись, то исчезали неверные силуэты деревьев, было все труднее и труднее вспомнить, словно сама земля не могла отличить истинное от ложного, и сейчас от тогда. Ветер, волновавший траву, приносил шипящий сухой шелест, а склоны холмов были покрыты пылью с редкими заплатами камней.
Здесь было зло, оно пряталось где-то в холмах. Арафель устало искала его, и поиски эти были слишком тщательны несмотря на то, что эта земля принадлежала ей.
Там были люди. Она видела дома, но они ни в какое сравнение не шли с Кер Веллом — грубо отесанные лачуги на каменистых высотах, неухоженные, а многие и необитаемые, словно и люди испытывали к ним отвращение. Время от времени она встречала овец и собак, но они мало интересовали ее.
У самой кромки тьмы ей встретился ручей, но Финела, фыркнув, отвернулась от него и топнула ногой, что прогремело как гром в ночи, отозвавшись эхом среди холмов. Что-то всплеснуло и поплыло прочь.
— Фиатас, — промолвила Арафель и услышала, что звуки замерли. — Я не в ссоре с тобой, фиатас, — прошептала она в пустоту. — Где твои братья?
— Дина Ши, — донеслось бульканье из черной воды, — они уплыли туда, сквозь паутину вод. Отпусти нас. Мы не приносим вреда.
— Твое имя — Ненависть.
Послышался легкий смех.
— Так и вас люди называют народом мира, но это имя не имеет власти над вами. Ненависть мы и Зло для людей, но этим именем не свяжешь нас.
— Выходи. Я знаю твое имя. Сказать его ветру и воде, и всем, кто услышит?
В зеленых ветвях над водой послышалось шуршание и тяжелое, громкое дыхание. Черная лошадь возникла перед ними, и Финела прижала уши и оскалилась, осев на задние ноги.
— Нет, — приказала Арафель. — Я хочу видеть тебя в человеческом обличье, пука.
Лошадь растаяла, и на ее месте возник темноволосый юноша, облаченный в тень. Лицо его было угрюмо, и он обнимал себя руками, словно замерз.
— Дина Ши явилась называть имена, — промолвил он. — Но верни мне назад мою реку, Дина Ши, — тяжелая нижняя челюсть придавала ему еще более хмурый вид; густые черные волосы ниспадали ему на плечи, закрывая почти все лицо, кроме глаз, горевших, словно уголья, из тьмы. — Ветер холодный.
— Вода еще холоднее, пука. Я честно спрашиваю: что бродит здесь в округе и как ему имя?
— Знай я, я бы сам связал его именем, — промолвил пука и передернулся от переполнявшей его гордости. — А оно знает мое, Дина Ши. О, отпусти меня. Всходит солнце, а я не люблю дневного света.
— Из какого оно рода, пука?
— Из твоего, — ответил пука и снова вздрогнул. — А теперь отпусти меня.
— Нет, пука, — промолвила она, добившись от него ответа, которого больше всего боялась. — Где оно обитает?
Он указал на север, за холмы, и рука его затряслась как в лихорадке. Он начал таять.
— Шиэ, — назвала она его по имени.
И лицо, горестное и искаженное, снова прояснилось.
— Я дал тебе то, о чем ты просила, Дина Ши. Но ты всегда была жестока.
— Нет. Я лишь прошу: отведи меня туда. Я не приказываю.
Юноша откинул голову и с безумным взором уставился на нее сквозь пряди упавших на лицо волос. Бледные ноздри его трепетали в странном предутреннем свете.
— Я привязан к этому месту. Такая мудрая Ши должна была бы знать это.
— А где твоя душа, Шиэ? — чуть слышно промолвила Арафель.
Теперь его глаза загорелись страхом, и он еще крепче обнял себя едва видимыми руками.
— Покажи мне, — продолжала она, — Шиэ, Шиэ, Шиэ.
Он исчез. Забурлили воды и зашептались камыши в предрассветном ветре. Он вынырнул обратно, держа на ладони маленький гладкий камушек. Глаза все так же горели безумным блеском.
Она соскользнула со спины Финелы, подошла к нему и взяла эту маленькую и простую вещицу, столь непохожую на ту, что висела на ее шее, как летняя луна, но столь дорогую для него. Если б глаза его не горели, они источили бы слезы или мольбы, но они не были способны на это.
Камень согрелся в ее руке. Он впитал в себя пламя, бушевавшее в ней, и тогда она вновь отдала его.
— Будь свободен, Шиэ, — промолвила Арафель. — Заговор снят.
Тень взметнулась, как крик, как мрак, всполох гривы и глаз, горящих огнем. И воздух запах безумием, и одним скачком тень перелетела через поток.
Финела оскалилась и прижалась к Арафели.
— Пойдем, — сказала Арафель, беря Финелу за гриву. — Это — Шиэ, князь среди своего народа, и он укажет нам путь.
Эльфийская кобылица вскинула голову и затрясла ею, сея раскаты грома, но Арафель легко вспрыгнула ей на спину, и та двинулась вслед за тенью, мелькавшей перед ними в запоздалом рассвете.
Свет забрезжил среди клубящегося тумана, неверный отблеск, терявшийся среди стволов деревьев, которых не было в людском мире: она могла бы двигаться быстрее, но с меньшей уверенностью, а ей не хотелось рисковать перед лицом опасности.
Пука то шел шагом, то останавливался, то вновь пускался дальше, встряхивая гривой: он был обречен на молчание, чтобы не потерять свою душу, которую держал во рту, принимая свой истинный облик. Но когда свет разогнал мглу и в окружающем мире проступили краски, когда солнце обрушилось на них и они подошли к границе деревьев, Шиэ остановился и, приняв иной облик, выплюнул душу в ладонь.
— Там, — неуверенно произнес он, указывая левой рукой за лес, где на склонах вздымались странные изрезанные скалы, похожие на челюсть с недостающими зубами.
— Дун Гол, — промолвила она, невольно содрогнувшись, ибо его уже не должно было быть на земле. Она бросила на Шиэ скупой взгляд. — Это ты нашел это место?
— Не я, — ответил пука. — Я бы не смог. — Он вздрогнул не то из-за недостатка солнечного тепла, не то из-за его избытка. — Но воды, текущие отсюда горьки и имеют привкус ненависти. А теперь уходи, уходи отсюда. Возвращайся в свои леса. Здесь нет добра, а скалы еще опаснее.
— Это — дроу, — промолвила она. — Вот кто проснулся.
— Не говори здесь этого, — зашипел Шиэ, и глаза его, хоть и тускло на дневном свете, снова вспыхнули. Он дрожа обхватил себя руками. — Довольно, довольно, пойдем отсюда.
Она погладила Финелу по шее и почувствовала, как та дрожит.
— Она останется со мной, пука. Иди. Я освободила тебя. Иди, куда хочешь, ты мне больше не нужен.
Тот был горд, но страх пересиливал гордость. Он повернулся и снова положил свою душу в рот — и черная лошадь возникла перед нею, смотрящая на вершину Дун Гола, с дрожащими от неприязни ноздрями.
А потом она побежала, метнувшись тенью в полумрак.
Финела двинулась вперед, теперь очень медленно, едва ступая по загрязненной почве.
Эльфы гибли здесь и до, и после войны. Но это место покинуло мир, ушло в небытие вместе со своими камнями и воспоминаниями, хоть и располагалось так близко к тому, что люди называли Кер Донном. Что- то вернуло его к жизни, и более того, отсюда расползалась странность. Потому сюда и вернулись деревья, погибшие в Элде, ибо это место помнило их.
И оно помнило поражение. Таков был Дун Гол, Гора Слез — она высилась над сошедшимися войсками, которые погибли здесь до скончания мира.
