– Песня кургана, – заметила Раен. – Они живут долго. Круг природы, одна часть цикла, смешение всех цветов, чтобы потом разделить их снова. ЭТО-СОЛНЦЕ, – говорят они сейчас. СЕМЕЙНЫЙ-КУРГАН. По сравнению с этими циклами моя жизнь – ничто. Будь со мной.
Здесь был корабль, подумал он, вспомнив Пола. И уцелевшие бета могли служить ей. Он начал было говорить об этом, но она молча покачала головой.
Больше он ничего не спрашивал.
– МОТ, – кричали голоса. – МОТ, МОТ!
ЯЙЦЕКЛЕТКИ, – подумала она в ответ, называя их так, как они того заслуживали.
Потом из динамиков донеслись другие звуки: пронзительные голоса маджат, треск металла и дерева.
Из вентиляторов шел странный запах бумаги; голоса людей давно смолкли.
Мот налила себе остаток вина.
Выпила.
И нажала кнопку.
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
Плита люка отодвинулась, впуская вечерний ветер и мягкое сияние заходящего солнца.
– ВНИМАНИЕ, – услышал Таллен. – СЭР, МЫ РЕГИСТРИРУЕМ КАКОЕ-ТО ДВИЖЕНИЕ.
– Бегство ничем нам не даст, – бросил он в микрофон. – Что бы ни случилось, не реагировать. Слышите?
ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ.
Маджат. Он услышал грозный гомон и очень медленно пошел вперед.
Когда-то здесь была Новая Надежда, а сейчас трава покрывала развалины. В самом центре вздымался огромный холм, там, где раньше не было никакого холма. Он видел фотографии, читал донесения и знал их наизусть, как семейную хронику.
Долгие годы, пока догорали Войны, ЭТО ждало там, куда не смел войти никто из чужих. До сегодняшнего дня.
Было ошибкой, утверждали некоторые, вообще надеяться на них. Однако правительства возникали, рушились и возникали вновь, а слухи все повторялись: о том, что в запрещенном Районе по-прежнему теплится жизнь, что сокровища, превратившие Союз в то, чем он был сейчас, до сих пор ждут силу, которая найдет способ ими завладеть.
На Истре были люди – фермеры, живущие на широких равнинах. Они рассказывали невероятные истории и порой торговали драгоценностями и кипами хлопка маджат. Таллен разговаривал с ними: они были угрюмы и подозрительно относились к каждому садившемуся кораблю. Случалось ему видеть и стоящие на полях, как предупреждение, покинутые корабли.
Минуло шестьдесят лет руин, хаоса и войн. Миры в панике отделялись от Союза, крейсера заставляли их вернуться обратно, – и все из-за отсутствия некоторых товаров и ширящихся слухов об экспансии маджат.
В семье Таллена рассказывали, что когда-то люди и маджат существовали вместе, вместе ходили по улицам городов, сотрудничали между собой. Где-то в архивах Союза эти истории имели свое подтверждение. Звук раздался ближе. Таллен шагал осторожно, наконец остановился, когда сверкающее существо появилось из-за камней.
Он чувствовал, что дрожит, а воля его слабеет.
ЭТО ЕСТЕСТВЕННО, – подумал он, вспомнив рассказы деда. Старик утверждал, что однажды стоял рядом с ними. ПРИ ВСТРЕЧАХ С НИМИ РЕАКЦИЯМИ ЛЮДЕЙ УПРАВЛЯЮТ ГЛУБОКО УКОРЕНИВШИЕСЯ ИНСТИНКТЫ. НУЖНО ПЕРЕСИЛИВАТЬ ИХ.
ОНИ ВИДЯТ ИНАЧЕ. Об этом тоже говорил старый Таллен и донесения, укрытые глубоко в архивах. Он широко развел руки, чтобы показать, что не имеет оружия.
Существо приблизилось, и Таллен закрыл глаза, потому что глядя на него с такого близкого расстояния, совершенно лишался смелости. Он слышал громкое дыхание, чувствовал прикосновение конечностей. Тень упала на его закрытые веки, что-то коснулось губ. Он конвульсивно вздрогнул, а прикосновение и тень исчезли.
– Чужой, – сказало существо; гармония звуков сложилась в слово.
– Друг, – заверил он, открывая глаза.
Существо по-прежнему стояло рядом, водя головой из стороны в сторону.
– Человек-бета? – спросило оно.
В кургане началось волнение. Раен подняла голову и прочла его по голосам и движением тел; зрение ей не было нужно.
ЧЕЛОВЕК-ЧУЖОЙ, – пришло сообщение, разбудив интерес. Бета никогда не подходили так близко: они торговали зерном далеко, на берегу реки, туда же приносили своих больных, которых маджат могли вылечить.
Ази ушли уже много лет назад. Она тосковала по ним, и курганы песнями Трутней тоже выражали свою печаль.
Умер Мерри – не первый и не последний, свалившись от инфаркта, – и она плакала о нем, хотя Мерри бы этого не понял.
Я АЗИ, – сказал он однажды и не захотел стать никем другим. – Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ ПОСЛЕ СВОЕГО
