— Немного водки, если не затруднит.
Подавись, подумал про себя Петр. Но явно неучтивый внутренний настрой заставлял его проявлять напускную вежливость. Сын игрока, проводивший массу времени среди богатых молодых людей, он волей- неволей перенял их манеры, используя это в целях самозащиты. Он одарил Черневога своей самой обворожительной и самой вероломной улыбкой и, добавив водки в его чай, сказал:
— Лично я предпочел бы, чтобы здесь оказалась смертельная отрава.
— За твое здоровье, — сказал Черневог, делая чашкой жест в сторону Саши. — Там действительно яд?
— Нет, — спокойно ответил тот. — Уверяю тебя.
Черневог с улыбкой отпил чай и водку, а затем помрачнел и сказал:
— Я потерял Сову, и мне очень жаль ее. Ты слишком жесток, Саша Васильевич.
— Откуда ты знаешь мое имя?
Черневог пожал плечами и сделал большой глоток.
— У меня есть свои источники. По крайней мере, были. Теперь я удовлетворяюсь лишь положением вашего пленника.
— Ты лжешь, — заметил Петр.
Черневог посмотрел ему прямо в глаза, поверх края чашки.
— И за твое здоровье тоже, Петр Ильич.
— Мы начали говорить о сове, — напомнил ему Саша.
Черневог смотрел куда-то вдаль отсутствующим взглядом. Наконец он повернулся и уставился в чашку, которую так и не выпускал из своих рук.
— Я собираюсь спать, — сказал он с какой-то странной покорностью в голосе. — Спокойной ночи, Петр Ильич.
Но Петр даже не взглянул в его сторону. Он сделал еще несколько глотков горячего чая с водкой, и некоторое время прислушивался, как Черневог устраивался на ночлег недалеко от костра.
После этого он еще долго сидел в тишине, сквозь которую к нему доносилось дыхание колдуна, становившееся все более и спокойным. Он почему-то подумал о том, что Саша очень легко мог бы отравить этого негодяя.
— Он, видимо, уже уснул, — сказал Саша.
— Не рассчитывай на это.
— А я рассчитываю только на чай и на свои желанья. И еще кое на что, добавленное в чай. Вероятно, у него будет немного болеть голова.
— Тогда все в порядке. — Петр тут же припомнил тот грязный двор вокруг дома Черневога, который теперь был не так далеко от них, припомнил весь, казалось никогда нескончаемый, ад, окружавший их в ту ночь, и крик Ивешки: «Кави, нет, не делай этого!» Он скорчил гримасу и выпил еще, надеясь, что этот глоток должен быть последним: страшновато было погрузиться в глубокий сон на этом темном берегу под моросящим дождем. Он все еще чувствовал всякий раз, как только закрывал глаза, как под ним продолжала раскачиваться земля. — Утром мы должны дать ему еще, а потом я положу его на лошадь как обычный мешок репы, если он нам вообще зачем-нибудь нужен.
— Я думаю, что у леших были свои причины.
— Сомненья — один из моих скромных талантов, разве ты забыл об этом? Я сомневаюсь, что лешие понимают значительную часть из того, что они делают, если это не касается пересадки деревьев в лесу. Они не понимают нас. По каким-то неизвестным причинам в лесу стали происходить странные вещи, которые пугают их… И по какой-то странной причине мы не смогли отрубить голову этому мерзавцу!
— Я знаю, знаю. Я думал над этим. Но пойми, что он тоже обеспокоен этим.
— Обеспокоен. Слава Богу, что он обеспокоен, мне очень приятно слышать об этом. А я боюсь за свою шкуру и беспокоюсь о своей жене, черт побери!
— Я знаю, знаю, Петр.
— Можешь не говорить.
— Хорошо, не буду.
Он покачал головой, сделал еще глоток, даже не задумываясь о кувшине, который держал в руках. Он продолжал думать об Ивешке, которая была совсем одна, где-то там, на берегу, среди этой ночи, если только лешие не ошибались. Он думал и об Ууламетсе, который, находясь теперь в своей могиле, хотел еще сильнее прежнего вернуться и вернуть свою дочь, используя каждое свое желание, каждую возможность, предоставленную ему волшебством, чтобы вновь вторгнуться в жизнь других людей.
Старик оставил Саше в наследство кое-что из своих познаний, и даже слишком много, если вспомнить, что говорила об этом Ивешка. И вот он, Петр, сидит здесь, желая заглушить водкой ощущение собственной беспомощности, почти так же, как и Черневог, а малый находится под действием какого-то чертова колдовства.
«Мост безопасен, Петр, лешие построили его для нас…'
Вдруг в сумерках появились два кошачьих глаза. Они вспыхнули прямо в воздухе, как раз около его колен.
— Боже мой! — Он даже отпрянул назад, прислоняясь к растянутой парусине, прежде чем распознал едва заметные очертания маленького носа, который появился вслед за глазами, и контуры круглого живота.
