— Малыш! — воскликнул Саша. — Ну, слава Богу, наконец-то он появился. Иди сюда, Малыш…
— А вот и водка, Малыш. — Петр открыл кувшин и плеснул немного прямо в воздух.
Глаза исчезли, а водка пролилась на землю.
А Саша сказал:
— Он обижен.
— Просто он хотел хорошенько рассмотреть нашу компанию. Черт побери, Малыш, иди сюда, здесь все в порядке.
Но Малыш не вернулся. Вокруг не было слышно ни звука, кроме потрескивания их маленького костра, когда случайная капля падала в огонь с мокрой парусины.
— Скорее всего, Малыш сильно перепугался, — предположил Саша. — Он сейчас наверняка находится где-то недалеко от нас. Хотя до этого мог и не быть здесь.
Петр понимал, что Саша пытался подбодрить его. Петр вновь приложился к кувшину, стиснул челюсти и задумчиво уставился на огонь…
Нет, черт возьми, он даже не хотел и думать о том, что может потерять Ивешку. И он отказывался думать о том, как, возможно, они были обмануты с самого начала, и о том, как, пережив временные неудобства, связанные с собственной смертью, Илья Ууламетс возможно вновь замыслил что-то против них. Он вполне мог околдовать парня, чтобы привести их всех сюда, когда он будет готов…
Но из всей его схемы напрочь выпадала Ивешка, отсутствие которой портило всю картину: Ивешка всю свою долгую жизнь боролась за независимость от собственного отца, она наделала массу ошибок, пытаясь еще в молодости освободиться от Ууламетса, и уж ему никак не удалось бы заполучить ее на этот раз. Саша всегда возражал против этого, ссылаясь на записи в книге, и утверждал, что Ууламетс на самом деле никогда не был плохим человеком, на что Петр всегда очень резко возражал ему, доказывая, что он был достаточно хитер, чтобы выглядеть плохим. Он хотел все делать по-своему, и пока это ему удавалось, он действительно был замечательным человеком.
Ууламетс хотел заполучить и Сашу. Старик сразу вцепился в него, приговаривая: «А, вот, вероятно, очень доверчивый славный малый…'
Итак, продолжал рассуждать Петр, мы отправляемся на его поиски, а в результате он получает свою дочь, своего наследника и своего собственного врага, и всех в одной корзине… А что же остается делать мне?
Но, возражал он сам себе, Саша не видит причин, по которым этот старый вор включает сюда и меня. То же самое касается и Ивешки. Скорее всего, он хочет взять меня для каких-то совместных с ними дел, но что это могут быть за дела?
В каких таких делах колдуны захотят получить чью-то помощь, если они не боятся вызывать молнии или переносить поближе к себе самого царя?
Можно заработать головную боль, ломая над этим голову. Тогда он обратился к Саше, чье задумчивое освещенное пламенем лицо видел через легкую туманную дымку:
— А ты случаем не дал и мне того же проклятого питья, а?
Последовал удивленный взгляд широко открытых карих глаз:
— Нет, разумеется, не давал.
Иногда Саша пугал его, и Петр временами думал о том, что у него нет выхода: малый может сделать с ним все, что хочет. И может быть, в один прекрасный день и сделает.
Ему оставалось надеяться только на Бога.
Петр спал, свернувшись как ребенок и даже позабыв взять одеяло. Саша встал и укрыл его, а лишние куски парусины накинул на Черневога. После этого он уселся, накинув на плечи свое одеяло.
Ему очень хотелось, чтобы Малыш вернулся назад. Но тот не желал отвечать ему, так же как и Ивешка, и в конце концов его стали раздражать многочисленные бесполезные попытки. То, что сказал ему Черневог, вызывало тревожные воспоминания о том, что Саша прочитал в его же книге. Там говорилось о том, что присутствие сердца всегда таит в себе опасность для того, кто посвятил себя занятиям волшебством, потому что все созданья, связанные с этим необычным и загадочным миром, могут понимать и чувствовать сердце. Они не могут проникнуть в суть колдовских намерений, а колдуны, в свою очередь, не могут понять их. Волшебный мир был многообразен. Малыш представлял одну его сторону, водяной совершенно другую, а лешие вообще очень часто поступали так, что очень трудно было отыскать в их действиях хоть какой-то смысл. Желания этих существ были очень далеки от желаний обычных людей, или точнее от желаний добрых людей.
Он сам никогда не стал бы писать этого в своей книге. Он больше не хотел записывать туда ничего, что так или иначе было связано с волшебством. Он не хотел даже думать об этом, за исключением…
За исключением лишь того факта, что в тех трудностях, с которыми они столкнулись за последнее время, было нечто общее: все они имели один и тот же общий источник, который формировал единственную разновидность желаний.
Что бы это ни было, оно пугало Малыша, и заставило убежать Ивешку и не давало возможности им, даже теперь, когда завеса тишины упала, услышать хоть что-нибудь от нее. Она была отрезана от них способом, о котором он сейчас не хотел говорить с Петром, по крайней мере до тех пор, пока у них еще оставался выбор. Он все еще надеялся, хотя с каждой попыткой его опасения возрастали. Он боялся, что, стараясь прорвать тишину, может провести по пути своих желаний что-то лишнее. Он не имел никаких представлений, почему он так думал или что было еще за всем этим, кроме детского страха перед ночными привидениями, но дело обстояло именно так.
Страх узнать ответ мог препятствовать самой возможности его получения, действуя столь же эффективно, как и в случае с лешими. Или же причиной неуспеха могли быть его собственные желания, которые спасали молодого и наивного колдуна от катастрофы. Его собственные мысли ходили по этому замкнутому кругу, хотя он и подозревал, что как раз то самое, что Петр называл его проклятым беспокойством, чрезмерно возросшим за последние годы, и могло быть той самой защитой, которая спасла Петру жизнь в самом начале этих бед, соткало ту самую паутиной желаний, которая не дала оборотню завести Петра в западню и помогла им добраться до леших до того, как Черневог смог сам освободиться от
