себя на содержание. По одной из версий, давняя подруга Шанель уступила ей Дмитрия, так как тот ей чересчур дорого обходился. Шанель получила бесплатную рекламу в аристократических кругах. А царственные родственницы князя к тому же, оказывали массу неоценимых услуг в ее мастерских – вплоть до вышивания гладью.
Появившись в жизни сказочно богатого герцога Вестминстерского между его вторым и третьим браком, Коко сильно осложнила жизнь герцогской обслуги: курьеры метались между Лондоном и Парижем, доставляя Коко свежесрезанные в теплицах Eaton Hall фрукты и цветы. Коко мечтала женить герцога на себе. Тот, однако, справедливо полагал, что одевать королевскую семью и принадлежать к ней суть две очень разные вещи.
Провал брачной аферы она сопроводила лишь одной, зато весьма эффектной фразой: «Герцогинь Вестминстерских много, а Коко Шанель – одна».
Увы, она принадлежала к типу женщин, «на которых не женятся», и, кажется, по-деревенски переживала это.
Кроме денег, связей и положения в обществе, Коко заимствовала у своих возлюбленных... гардероб. Сначала для себя, позже – для своих коллекций. Коко превращала рубашки и свитера своих любовников в женские платья, вызывая в памяти героинь Шекспира, которые переодеваются пажами, чтобы без помех подслушивать мужские разговоры.
У Бальсана она позаимствовала фасон простого спортивного пальто и галстук. Совместная жизнь с Дмитрием Романовым привила ей вкус к вышивкам, драгоценным камням и мехам в отделке и породила несколько коллекций со стилизованными русскими мотивами. Англизированный стиль Капеля и герцога Вестминстерского натолкнул ее на идею использовать элементы традиционного английского мужского костюма.
Неистребимая привычка Коко – в поисках идей перебирать содержимое мужских платяных шкафов – создала то, что на протяжении десятилетий и называлось, собственно, стилем Шанель.
Опасные связи
Шанель владела домом haute couture, текстильной фабрикой, производившей ткани для ее моделей, и ювелирным магазином. Ее фирма насчитывала 4000 служащих и продавала по всему миру 28 000 платьев ежегодно. В паспорте она обозначала свою профессию так: «деловая женщина».
Перестав быть молодой, она осталась эффектной и эгоцентричной. Она едва обратила внимание на то, что в Европе началась катастрофа – 1939 год. Правда, ей самой, пусть и по чистой случайности, бояться было нечего – еще до войны она начала последний и самый непредусмотрительный в своей жизни роман, обзаведясь немецким поклонником. Ханс Гюнтер фон Динклаге, по прозвищу «Воробей», был, разумеется, аристократом, дипломатом и завсегдатаем парижских салонов. К несчастью, он оказался еще и высокопоставленным немецким шпионом, выбиравшим себе любовниц, чьи поместья позволяли беспрепятственно любоваться французским военным флотом.
В оккупированном Париже Шанель, разумеется, ничего не угрожало. Но чем хуже шли дела немцев на фронте, тем более отчаянным становилось положение Коко – обвинение в пособничестве оккупантам могло стоить не только карьеры. Она решила явиться миру Жанной д'Арк, спасти себя, любовника, весь свет, и организовала величественное и смехотворное предприятие, став тайной посредницей между Лондоном и Берлином в сепаратных переговорах. Ей удалось беспрепятственно воспользоваться своим знакомством с Черчиллем. Его нездоровье сорвало переговоры, но вся затея спасла если не карьеру Шанель, то хотя бы ее жизнь и состояние.
После войны ее арестовали, а затем разрешили тихо исчезнуть вместе с возлюбленным и банковскими счетами в Швейцарии. Позволить ей давать показания перед трибуналом было слишком рискованно – сепаратные переговоры с немцами не принадлежали к поощряемым методам дипломатии. Шанель отвергла обвинения в связи с нацистом, раздраженно и вполне резонно заявив следователю, что «женщина, найдя любовника в шестьдесят лет, не сует нос в его паспорт».
В иные времена в Париже остроумной фразы хватило бы для оправдания. Но после оккупации французы решительно потеряли всякое чувство юмора. Многие всерьез полагали, что она работала на гестапо. Зато американцы плевать хотели на подмоченные европейские репутации и бодро выстраивались в километровые очереди за «Шанель №5». Как бы то ни было, она растворилась в Швейцарии, исчезнув почти на целое десятилетие. В общей сложности «Дом Шанель» стоял закрытым пятнадцать лет – с 1939 по 1954 год.
Mademoiselle против new look и belle epoqtje
В Швейцарии она поколачивала опостылевшего любовника, постепенно превращалась в старуху и платила отступные одиозному Вальтеру Шелленбергу. Тот получил в Нюрнберге всего шесть лет тюрьмы и успешно шантажировал Шанель, грозя предать ее роль в сепаратных переговорах с его ведомством огласке.
Ей разрешали бывать и в Европе, и в Америке. Вероятно, она могла бы вернуться во Францию. Но злые языки утверждали, что налоговый климат Швейцарии полезнее для ее здоровья. Она предпочитала изредка навещать Париж и злословить о современных модельерах. Ее отсутствие позволяло им царить безмятежно.
«Забавно, что женщины носят туалеты, созданные мужчиной, который никогда не знал женщин, не спал с ними и мечтает лишь быть одной из них...» – Шанель о Диоре, 1947 год.
Она не нуждалась: проценты от продажи «Шанель №5» поступали исправно. Однако ее мучил страх разорения. Карл Лагерфельд утверждал, что Шанель всегда носила в сумочке 10 тыс. франков, на случай финансовой катастрофы.
Она создала в Лихтенштейне фонд помощи бедствующим артистам. Бедствующие артисты в глаза не видели сумм, которые она якобы туда переводила. Зато она не платила налогов.
В 1953 году объем продажи духов в Америке сократился до $350 тыс. Коко всполошилась, решив, что ей грозит нищета. Она посоветовалась с друзьями и приняла два решения.
Во– первых, продала «Дом Шанель» компании Wertheimer. В обмен на это компания сохранила за ней проценты от продажи духов и обязалась пожизненно оплачивать абсолютно все ее деловые и личные расходы – вплоть до почтовых марок. Во-вторых, приняла решение вернуться в Париж.
Возвращение низложенной королевы повергло парижский мир моды на грань истерики. В отсутствие Шанель круто пошли вверх Диор, Баленсиага, Живанши, Фат. В моду вошли изысканные, сложные туалеты New Look – естественная реакция на аскетизм военного времени. Европа жаждала праздника, стремительно возвращаясь к женственности образца belle epoque.
Главный редактор Vogue Мишель де Бруноф не мог слышать самого имени Шанель – его сын был убит нацистами.
5 февраля 1954 года публика заняла свои места в демонстрационном зале Шанель на улице Камбон, 31. Негодующие ждали скандального провала, немногие доброжелатели не менее скандального триумфа. И тех и других постигло тяжелое разочарование. Коллекция произвела впечатление чего-то безнадежно устаревшего. Платья выглядели не просто аскетично, в них было что-то от школьной формы.
В конце показа раздались жидкие аплодисменты. Разумеется, коллекция представляла собой полную противоположность моде пятидесятых годов. Зато концентрированно выражала то, во что Шанель верила всю жизнь.
Сказать, что она создала женский тип ХХ века, – значит безбожно преувеличить ее заслуги.
Сказать, что она его только обслуживала, означало бы так же безбожно их преуменьшить. Шанель одевала женщин, которые ездят в такси, занимаются спортом, ходят на службу, светские приемы и обходятся без помощи горничной. Женщин в костюме Шанель, без корсета, с короткой стрижкой. Такой, в первую очередь, была она сама. Коко ввела в свой собственный, а затем во всеобщий дамский обиход большую часть мужского гардероба. Пиджаки, прямые спортивные пальто, накладные плечи, мужские шляпы и свитера, дополненные бижутерией, жакеты и брюки.
Она использовала традиционно «мужской» твид для женских костюмов, шила из трикотажной ткани, которую до того считали пригодной лишь для нижнего белья. Она изобрела женские купальники, вызвала этим грандиозный скандал и благополучно превратила его в триумф.
Она не ценила мужеподобных женщин, которых расплодила эра эмансипации, феминизма и борьбы за равноправие. В особенности равноправие оставляло ее безразличной. Тип женщины-мальчика, ее собственный тип, был вызывающе женственным, на грани провокации.
