новым волнам репрессий.
23 апреля 1812 года была разгромлена очередная фабрика под Манчестером, после чего главный шериф графства Уильям Халтон приказал арестовывать всех обнаруженных на месте преступления и предавать их суду без оглядки на возраст и пол. Из 12 первых арестованных четверо тут же были признаны виновными и повешены – в их числе 12-летний Абрахам Чарлстон, со слезами моливший о пощаде на эшафоте.
Манчестерский «перегиб» получил широкую огласку, и общественное мнение, до того безусловно поддерживавшее действия правительства, раскололось. В июне того же года полиция арестовала 38 участников луддитского сборища, но суд всех их неожиданно оправдал.
После этого и слепая ярость луддитов, и жестокость властей начали сходить на нет: бунт выдыхался. Машинные погромы продолжались до конца 1816 года (а отдельные вспышки вандализма наблюдались и позже, например в 1830 году), но луддизм как социальное явление уходил в прошлое. По крайней мере, так казалось современникам.
Ренессанс
Еще в 1819 году манчестерский журналист Джон Эдвард Тейлор задним числом провел самостоятельное расследование обстоятельств нападения на местные фабрики семилетней давности. Каково же было его удивление, когда обнаружились несомненные свидетельства того, что на штурм одной из фабрик рабочих вели провокаторы, нанятые членом местного магистрата полковником Флетчером!
Выводы Тейлора и других его коллег, вскрывших случаи произвола по отношению к луддитам со стороны властей (в частности, самосуда военных), вызвали всеобщий шок. С тех пор отношение англичан к разрушителям машин приобрело романтический оттенок. Примерно то же случилось с земляком первых луддитов Робином Гудом: молва и массмедиа превратили его в благородного разбойника и защитника угнетенных.
Казалось бы, все это «дела давно минувших дней». Времена изменились, и резкого неприятия технического прогресса больше не наблюдается. Скорее наоборот, к середине ХХ века он был почти обожествлен, невзирая на некоторые издержки вроде атомной бомбы.
Тем более неожиданным был недавний (в самом конце прошлого века) выход на общественно- политическую арену движения, вновь объявившего прогрессу войну. Сегодняшние неолуддиты- антиглобалисты, от чьих многочисленных сайтов в Интернете рябит в глазах, к счастью, пока не представляют собой структурированную и серьезно финансируемую организацию. Скорее их можно отнести к маргиналам наряду с небезызвестным Greenpeace или американским Обществом творческого анахронизма (The Society of Creative Anachronism).
Но это пока. Движение, судя по всему, набирает силу, и очень скоро акции протеста могут выйти из разряда забавных историй. Подобно своим предшественникам из далекого XIX века, неолуддиты уповают на кирку и молот и призывают к разрушению новых технологий, транснациональных корпораций, массовой культуры, засилья рекламы и тому подобных составляющих установившегося мирового порядка.
С их критикой современного мира часто бывает трудно не согласиться. Мир этот, конечно, далек от идеального, и практически каждая очередная новинка, изобретенная в надежде его улучшить, сразу являет свою оборотную сторону, сулящую малоприятные последствия.
Однако главный урок луддитского бунта, может быть, в том и состоит, что прогресс при всем желании не остановить. Да и не виноват он, если вдуматься, в наших бедах, как не виновато зеркало, в котором мы видим «рожу криву». В любом случае крушить за это зеркало глупо.
Евгений Жирнов
Миру – мор
235 лет назад, в 1772 году, в Москве завершилась последняя в русской истории масштабная эпидемия чумы. Она стоила жизни почти 100 тыс. москвичей и сопровождалась массовыми грабежами и чумным бунтом.
Моровые поветрия издавна убивали огромное количество людей. Во время одного из них в Смоленске выжило лишь пять горожан, а при осаде войсками Петра I Риги в городе от голода и болезней умерло 6о тыс. Жителей и солдат. Как правило, болезни приходили на Русь из-за рубежа, но в отличие от Европы, где инфекции распространялись подчас экзотическими путями – к примеру, разносчиками сифилиса были священники и монахини, – в города И веси России заразу чаще всего приносили купцы и солдаты.
«Мертвыа человеки ядяху»
Глад и мор – голод и эпидемии – испокон веку были непременной частью жизни человечества. И Русь, несмотря на ее особый путь, не была исключением из общего правила. Дотошные историки медицины нашли упоминания о моровых поветриях практически во всех русских летописях, начиная с древнейших, датированных XI веком. Самое первое упоминание об эпидемии относится к 1060 году, когда русские князья пошли войной на южных соседей – кочевников-торков.
«В сем же лете Изяслав, и Святослав, и Всеволод, и Всеслав, совокупивше вой бесчислены, поидоша на коних и в лодьях, бесчислено множество, на Торки. Се слышавше Торци, убояшася, пробегоша... и помроша бегаюче... ови от зимы, друзии же гладом, ини же мором».
Не опознанная современными специалистами инфекция поразила и княжеские дружины, чем было положено начало одной из незыблемых традиций отечественных моровых поветрий: заразу в свое отечество приносили русские воины или свои и заморские купцы, прибывавшие из дальних странствий. Из-за этого, как правило, эпидемии начинались в приграничных городах, распространяясь с запада или юга на север и восток. В 1092 году начавшийся в Полоцке мор вскоре перекинулся на Киев, а в 1128 году летописец описал великое моровое поветрие, случившееся в другой пограничной части Руси – в Новгородской земле.
Эпидемии повторялись регулярно, с Запада заносились то моровые лихорадки, то инфекции, которые знатоки считают первыми описанными пандемиями гриппа. Причем то ли из-за развития связей между русскими княжествами и большей информированности летописцев, то ли потому, что каждая следующая эпидемия захватывала все новые территории, в летописях XIII века говорилось уже о морах, охватывавших всю Русь. К примеру, в 1229-1230 годах «глад и мор» поразили все города и веси, за исключением Киева.
«И пойде дождь от Благовещениа до Ильина дни, – писал летописец о 1230 годе, – днь и нощь, и возста студень, и быша мрази велици, и поби всяко жито, и кукиша хлеб по осми кун, а четверть ржы по 20 гривен... и бысть мор в людех от глада велик, яко не мощи и погребати их... Глад же наипаче простреся... по всей земли Русской, точию кроме единаго Киева, и толико гнев Божий бысть, яко не точию мертвыа человеки ядяху, но иживыа человеки друг друга убиваху и ядяху, а еже конину, и пси, и кошки, и иная таковая, где кто налез, ядяше, инии же мох, и сосну, и илем, и кору липовую ядяху. Злии же человеци, где аще слышаху у кого жито, силою прихожаху в место такое, грабяху и убиваху... и помроша люди по всей земле, им же не бе числа. Сие же бысть по два лета».
Только в Смоленске, которому часто доставалось во время моровых поветрий, если верить летописям, от мора умерло 32 тыс. человек.
«Черная смерть» – чума – пришла на Русь в середине XIV века с Запада, через Псков, хотя начиналась ее самая страшная эпидемия в истории человечества к югу от русских рубежей. Как писали современники, в 1340-х годах в Причерноморье появилась странная болезнь, убивавшая разом жителей городов и селений. Считается, что чуму в ее обычных очагах распространения в Азии подхватили татарские воины, которые и занесли ее на берега Черного моря. В Крыму во время осады принадлежавшей генуэзцам Каффы (Феодосии), которую татары не могли взять на протяжении трех лет, они в 1346 году – возможно, впервые в мире – применили бактериологическое оружие: начали метательными машинами забрасывать за крепостные стены трупы своих умерших от чумы товарищей. В городе началась эпидемия, и те генуэзцы, кто был еще в силах бежать, на кораблях отправились на родину вместе с чумными больными и чумными крысами.
В итоге в 1347 году «черная смерть» из Генуи распространилась по всей Италии, а в следующем году эпидемия бушевала уже практически во всех средиземноморских портовых городах, куда заходили генуэзские и венецианские суда. В начале 1350-х, пройдя всю Европу, болезнь с купцами и их товарами дошла до Пскова. А затем стала распространяться и на остальные русские земли. В Новгород, например, она попала благодаря архиепископу Новгородскому Василию, отправившемуся к соседям с пастырским
