никак нельзя определить, исходя из его резолюции на письме, состоящей всего из одного слова: «Ворошилову». Что сие означало? Или ветер переменил направление и решать судьбу Дыбенко Сталин поручал наркому Ворошилову? Или же данная резолюция предназначалась всего лишь для информации и не более того. Вероятнее все же, что подразумевалось второе, ибо в противном случае не последовал бы через три недели арест командарма Дыбенко. Вот такой монетой платил Сталин тем, кому еще совсем недавно доверял выполнение особо важных поручений, к коим по праву следует отнести участие в работе Специального судебного присутствия.
А ведь Павел Ефимович из всех членов этого суда, не считая председательствующего Ульриха, был, пожалуй, одним из самых активных. Его вопросы своим вчерашним коллегам затрагивали различные стороны обвинения, но все же большее их число касалось шпионажа. Из характера вопросов создается впечатление, что Дыбенко действительно верил тому, что было написано в обвинительном заключении на каждого из подсудимых. По тону этих вопросов чувствуется, что ответы его не удовлетворяют и он желает получить дополнительную информацию. Например, в суде Якир и Уборевич всячески отрицали свою причастность к шпионажу. Дыбенко поочередно обращается к ним. На вопрос Якиру: «Вы лично когда конкретно начали проводить шпионскую работу в пользу германского генерального штаба?» он получил ответ: «Этой работы лично непосредственно я не начинал».
Подобный же вопрос Уборевичу: «Непосредственно шпионскую работу вы вели с немецким генеральным штабом? тот, как всегда, был более лаконичен, нежели Якир: «Не вел никогда». Как видно из данного диалога, на вопросы о шпионской деятельности, где ключевыми словами являлись «лично» и «непосредственно», оба подсудимых дали отрицательный ответ, что не удовлетворило Дыбенко, ибо он надеялся услышать совершенно иное.
Руководству партии и наркомату обороны было известно, что Егоров, Буденный и Дыбенко многие годы с ревностью относились к славе Тухачевского. Именно они, объединившись, девять лет тому назад направили (в апреле 1928 года) письмо Ворошилову, в котором допускали нападки на начальника Штаба РККА. Тухачевского, умаляя его роль в деятельности этого главного органа управления вооруженными силами государства и требуя замены Михаила Николаевича на данном посту. Тогда их усилия увенчались успехом. И теперь двое из этой «троицы» могли торжествовать вдвойне – их давний недруг повержен политически, раздавлен морально, уничтожен как военный теоретик и практик, а сами они восседают на судейском Олимпе, верша судьбу людей, с которыми еще вчера находились в одном строю. Тогда, в июне 1937 года, Дыбенко даже в самом кошмарном сне не мог представить, что его ждет повторение судьбы тех, кого он так усердно допрашивая и неистово обвинял. Напомним, что до его собственного ареста оставалось восемь с половиной месяцев.
Можно не сомневаться, зная стиль работы НКВД в подобных случаях, что все обвинения, содержавшиеся в совместном постановлении СНК и ЦК относительно Дыбенко, найдут свое отражение и дальнейшее развитие в следственных материалах по его делу. В действительности так и произошло. В обвинительном заключении, составленном и подписанном за два дня до суда, эти положения получили не только углубление и развитие, но и конкретизацию. Так, появляется тезис о работе агентом царской охранки: «…Следствием установлено, что Дыбенко в 1915 году был завербован для провокаторской работы царской охранкой военного Балтийского флота и выдавал революционных матросов-большевиков». В одном из протоколов допросов данный тезис подается более детально: проходя службу на корабле «Император Павел I», Дыбенко, будучи арестован за подготовку революционного восстания, согласился работать на царскую охранку. Подобной чуши в следственном деле по обвинению П.Е. Дыбенко можно найти немало.
Полная опасностей подпольная работа в Крыму в 1918 году, постоянная угроза разоблачения и ареста, наконец, сам арест, допросы у мастеров своего дела, – все это не принималось во внимание. В ход шли только обстоятельства, могущие трактоваться двояко. Как в примере с арестом: «В 1918 году Дыбенко, будучи послан ЦК КП(б) У на подпольную работу в Крым, при аресте его белогвардейцами выдал подпольный большевистский комитет и затем был завербован германскими оккупантами для шпионской работы. С 1918 года и до момента ареста в 1938 году Дыбенко проводил шпионскую, а затем и пораженческую деятельность по заданию германской разведки».
Однако во 2 м Управлении НКВД (Управление особых отделов – начальник комбриг Н.Н. Федоров) и этого для Дыбенко показалось мало. Им угодно было привязать его к колеснице правых в лице их представителя в Красной Армии – маршала Егорова: «С 1926 года Дыбенко устанавливает связь с правыми в лице Егорова А.И., бывшего тогда командующим Белорусским военным округом, Левандовским – командующим Кавказской армией и другими, и начиная с 1929 года входит в руководство организации правых в РККА, связанной с Рыковым, Бубновым, Томским и другими руководителями правых».
На рубеже 20 х и 30 х годов Дыбенко, как и многие другие военачальники Красной Армии, несколько раз бывал в Германии на учениях и маневрах. А если это так, то не миновать ему было клейма шпиона, в первую голову германского. В обвинительном заключении сие сформулировано следующим образом: «По заданию германской разведки и руководства военной организации правых Дыбенко проводил подрывную вредительскую деятельность в боевой подготовке, военном строительстве, укрепрайонах и т.д. Наряду с этим он передавал систематически германской разведке (через агента этой разведки Граубмана) шпионские материалы о Средне-Азиатском, Приволжском и Ленинградском округах, которыми он командовал…»
Ну ладно, работу Дыбенко в пользу германской разведки следствию еще кое-как удалось сформулировать. А вот выполнение им шпионских поручений в пользу американских разведорганов в 1924 и 1929 годах выглядит, что называется притянутым за уши, чисто голословным утверждением, не подкрепленным абсолютно никакими доказательствами.
Все так называемое дело Дыбенко было от начала до конца сфальсифицировано при активном участии помощника начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР майора госбезопасности М.С. Ямницкого и работника того же отдела старшего лейтенанта В.М. Казакевича. Именно их «помощь» привела к тому, что балтийский матрос Дыбенко, не раз смотревший смерти в глаза, и покушавшийся на самоубийство, признал себя виновным, подтвердив все обвинения в развернутых собственноручных показаниях. В них он оговорил находившихся на свободе маршала С.М. Буденного, комкоров И.Р. Апанасенко, О.И. Городовикова, М.Г. Ефремова, комбрига И.Е. Петрова и некоторых других.
Так все это было на самом деле или нет, но в протоколе судебного заседания Военной коллегии, состоявшегося 29 июля 1938 года (через пять месяцев после ареста), записано рукой секретаря суда, что Дыбенко виновным себя признал и свои показания, данные им на предварительном следствии, подтвердил. Данное заседание нисколько не отличалось от предыдущих и последующих: судьи уложились во все те же 20 минут, вынеся подсудимому приговор по 1 й категории, о чем и просило следствие (осудить Дыбенко с применением закона от 1 декабря 1934 года). В суде по существу предъявленных ему обвинений Павел Ефимович не допрашивался, а материалы предварительного следствия судьями (армвоенюрист В.В. Ульрих, диввоенюристы И.Т. Никитченко, А.Д. Горячев) не проверялись. Все заседание свелось к тому, что ему был заклан единственный вопрос, на который Дыбенко, судя по протоколу заседания, ответил, что виновным себя он признаем полностью и свои показания на предварительном следствии подтверждает. Приговор исполнен в тот же день.
Дело это было списочным (альбомным) и участь тех, кто в нем числился, заранее предрешалась Сталиным. Конечно, не в пользу подсудимых. А находился в том списке фактически весь цвет высшего
