Лютер теперь все чаще пишет по-немецки. Рядом с уверенностью в том, что истина может высказываться
Лютер вызвал к жизни германоязычную теологическую публицистику. Но не только ее. Образованнейшие эссеисты и поэты потянулись к немецкой речи. Ульрих фон Гуттен, совсем недавно увенчанный германским императорским венком за стихи, большая часть которых была написана на латыни, теперь призывал брать пример с Лютера. Под впечатлением его общенационального успеха Гуттен подготовил первое немецкое издание своих поэтических сатир.
У папской курии было все больше поводов к решительным действиям. Лютер не только наводнял Германию своими возмутительными идеями, он еще помогал отыскивать возмутительно простые и популярные формы для выражения любых оппозиционных идей.
В дни Лейпцигского диспута произошло событие, в корне изменившее ситуацию высокого покровителя Лютера — курфюрста Фридриха Мудрого. 28 июня 1519 года немецкие князья по традиции собрались во Франкфурте-на-Майне в часовне церкви св. Варфоломея для избрания нового германского императора. Непрерывная подготовка к этому акту продолжалась в течение нескольких месяцев. Покупка княжеского согласия стоила Габсбургам более 850 тысяч гульденов, большую часть которых ссудила фирма Фуггеров. Король Испании Карл I стал императором Германии под именем Карла V. Фигура саксонского князя потеряла интерес для папы и курии: дело Лютера вновь получало исходный, жандармский определенный смысл.
Денунциация Левенского университета была составлена в расчете на эти перемены и получила при дворе Льва X широкую поддержку. Была создана комиссия по подготовке папской буллы о Лютере и лютеранстве. Поначалу, учитывая огромный авторитет Лютера в Германии и опасаясь общенационального протеста, комиссия предлагала подвергнуть отлучению не самого августинца, а его защитника — курфюрста Фридриха (проект Мильтица). В начале 1520 года тон в комиссии стал задавать Экк. По его инициативе следствие было твердо поставлено на почву обвинений, выдвинутых Кёльнским и Левенским университетами. Учение Лютера осуждалось целиком (по 47 пунктам). Все его сочинения, появившиеся до Лейпцигского диспута, приговаривались к сожжению. Сам Лютер отлучался на условиях отречения, которое он должен был принести в Риме в течение 60 дней. В обвинительном акте многие утверждения реформатора формулировались так произвольно, что он получал возможность вообще не признавать их своими. Никаких опровержений от Священного писания и учения отцов церкви проект буллы не содержал (один из немецких князей, призванный в комиссию для консультации, дальновидно предупреждал, что оглашение подобного документа может превратить всю Германию в Богемию).
15 июня булла была доставлена на подпись Льву X, охотившемуся в своем поместье Маглиана. Охота была неудачной: кабан ушел виноградниками. Расстроенный папа взял в руки грозный документ и прочел первые слова его. Они звучали так: «Да восстанет господь, и Петр, и Павел… на дикого кабана, который опустошает виноградник господень». Папа с ужасом поглядел на собравшихся и подписал буллу, не вникая в ее смысл.
17 июля Лев X распорядился, чтобы новая анафема «Exsurge Domine» («Да восстанет господь…») была распространена в Германии. Экк направлялся для этого в средне- и восточногерманские земли, папский библиотекарь Джироламо Алеандр — в западные.
Экк действовал нагло, суматошно и неумело. Он добился полномочия включать в буллу новые имена лютеровских приверженцев и пользовался этим для сведения счетов со своими противниками. При оглашении буллы он по самонадеянности не соблюдал положенных формальностей, а потому дал повод считать ее впоследствии вообще как бы неоглашенной. В итоге акция Экка окончилась полной неудачей. Только в трех немецких землях ему удалось добиться опубликования «священного папского проклятия». Особенно поразительным был прием, который Экк встретил в Лейпциге, где он год назад восхвалялся в качестве триумфатора. Городской совет не оказал ему по прибытии никаких почестей. В городе начались студенческие беспорядки. Экк укрылся за стенами доминиканского монастыря, но и там ежедневно получал угрожающие письма.
Второй папский посланник — Алеандр был более удачлив. Он добился императорского эдикта, запрещавшего «виттенбергскую ересь» в бургундских провинциях (в том числе в Нидерландах), и сожжения сочинений Лютера в Кёльне, Майнце, Левене и Люттихе. Однако и здесь дело не обошлось без курьезов, свидетельствовавших о подлинных общественных настроениях. В Левене студенты подсовывали палачу схоластические фолианты и старые собрания проповедей, так что в костер попало больше «доброй католической литературы», чем лютеровских публикаций. В Майнце таким же способом жгли сочинения противников Лютера. Рейнская область вообще отказалась от опубликования буллы.
Лютер получил известие о булле в начале осени и трактовал ее просто как изготовленную Экком фальшивку. Он говорил, что, покуда не увидит собственными глазами документ с пломбой, восковой печатью и папской подписью, он не поверит распространяемым о булле известиям. В октябре эту фикцию пришлось отставить в сторону. Лютер публично признал, что стоит на высшем этаже инквизиционного процесса — лицом к лицу с самим папой. Внутренняя позиция реформатора была проста и определенна:
Лютер публикует резкую жалобу на папу в адрес будущего вселенского собора и рассылает по Германии афишу, где просит императора, князей, имперских рыцарей, города и общины немецкой нации не давать хода нечестивой булле, покуда он, Лютер, не будет выслушан беспристрастным, законно созванным судом, который опроверг бы его на основе Священного писания. Многочисленным доброжелателям, присылающим ему предложения об убежище или советы быть осмотрительным, Лютер отвечает теперь только одно: выступайте против буллы или по крайней мере не поддерживайте ее, — вот единственная дружеская услуга, которую он может принять. Вся Германия прислушивается теперь к нему как к пророку и затаив дыхание ждет, что же с ним станется.
В конце ноября Лютер узнал о сожжении своих сочинений в западных городах Германии. Без каких- либо колебаний он решился на беспримерное ответное действие, получившее название «Эльстерского аутодафе».
Ранним утром 10 декабря Меланхтон по просьбе Лютера вывесил на дверях виттенбергской городской церкви плакат. В нем говорилось следующее: «Все друзья евангельской истины приглашаются к 9 утра за город к часовне Креста, где сообразно с древним апостольским обычаем будут преданы огню безбожные книги папских каноников и схоластических теологов».
На место сожжения явилась небольшая группа университетских магистров и студентов. Для экзекуции была выбрана площадка живодерни, находившаяся за Эльстерскими воротами, недалеко от Эльбы. Кто-то из магистров (по-видимому, уже известный нам Агрикола, ассистент доктора Мартинуса) развел костер. Сначала в него были брошены то ли пражское, то ли базельское издание канонического права и «Summa angelica» авторитетного доминиканского богослова Анжело де Чиавассо. За ними последовали два тома сочинений Экка.
Тут Лютер выступил вперед и отправил в костер еще одну книжицу, сопровождая это действие следующими словами: «Поскольку ты погубил истину божью, погибни сам сегодня в этом огне». Лишь немногие из присутствующих догадались, что сожжению была предана папская булла.
На следующий день, однако, Лютер счел необходимым публично оповестить о случившемся. Свою университетскую лекцию он начал с заявления, сделанного по-немецки. Вчера говорил он, писание папы было предано сожжению. Перед каждым присутствовавшим при этом стоит теперь грозное «или — или»: ад или мученичество. Вечное проклятие угрожает тем, кто не найдет в себе силы противиться «антихристовой папской церкви». Венец мученика уготовлен тем, у кого достанет на это мужества.
Это была анафема, отлучение папы и всей послушной ему католической иерархии от христианской религиозной общины.
В рассказах об «Эльстерском аутодафе» события, случившиеся 10 и 11 декабря, слились в единый акт.
