В июне 1520 года появился памфлет Лютера «К христианскому дворянству немецкой нации…», где идея правомерного насилия светских верхов по отношению к папским священникам приобретает характер политической программы действия. Под «немецким дворянством» Лютер, как правильно подчеркивает историк из ГДР Г. Чебитц, понимает не дворянско-рыцарский слой в узком смысле слова, а всех, кто объединялся в то время под понятием «начальства» (Obrigkeit) или «имперских чинов».
Кого же видел реформатор во главе этого «благородного воинства», с оружием в руках выступающего на защиту новых евангельских мучеников? Да самого недавно избранного германского императора Карла V!
Лютер не исключает, что немецкий мирянин-простолюдин может с оружием в руках бороться против папской власти. Но он считает, что это дозволительно для простолюдина только как «доброго подданного», который идет на службу в армию своего государя, объявившего войну римским преступникам. Никакого самочинного мятежа (не только плебейско-крестьянского, но и идущего под флагом дворянско- оппозиционных союзов) бюргерски ограниченный религиозный идеолог не приемлет.
Показательны в этом отношении события, случившиеся в июле — августе 1520 года.
Сразу после появления буллы «Exsurge Domine» немецкий рыцарь-кондотьер Франц фон Зиккинген через Гуттена предложил Лютеру военную защиту. Он просил реформатора явиться в Эбернбург, в центр дворянского заговора против епископов и князей. Лютер шесть недель медлил с ответом, а затем переслал Гуттену и Зиккингену свой почтительный отказ. В нем, в частности, говорилось: «Я не хотел бы, чтобы Евангелие отстаивалось насилием и пролитием крови. Слово победило мир, благодаря слову сохранилась церковь, словом же она и возродится, а антихрист, как он добился своего без насилия, без насилия и падет».
Лютер, как мы могли убедиться, не был безоговорочным противником антипапистских насильственных действий. Но как бюргерский идеолог он признавал право на них лишь за законно избранным германским императором. Главе заговора реформатор мог проповедовать только ненасильственное сопротивление и нравственно-религиозную преданность слову Писания, уличающему антихристову папскую власть.
Эразмианцы видели в новом императоре возможного инициатора церковной реформы; Лютер — вероятного светского защитника уже начавшейся Реформации. Это ожидание он сумел внушить и своему князю, который в 1520–1521 годах становится во главе кампании за возрожденное «статейное движение» (кампании бюргерской по своему объективному идеологическому смыслу).
Саксонский Лис был, конечно, слишком проницателен и трезв, чтобы надеяться одушевить императора идеями виттенбергской реформации (о подлинных настроениях Карла он в отличие от Лютера имел довольно ясное представление). Однако курфюрст рассчитывал на запутанное политическое положение юного обладателя германской короны и на то, что он недоволен Римом за недавнее упорное противодействие его кандидатуре.
У Фридриха возникает идея личной встречи императора и Лютера, которая позволила бы по крайней мере рассеять сплетни, распространяемые о виттенбержце при испанском дворе. Почти одновременно с этим в среде немецкой гуманистической оппозиции появляется замысел имперского третейского суда над Лютером и папой. Фридрих подхватывает его: не трирский епископ или другой какой-нибудь представитель немецкого духовенства, а сам Карл V — вот кто должен сказать свое решающее слово о римско- виттенбергском конфликте!
Личной встречи императора и Лютера хочет, как это ни парадоксально, и папская курия. Люди Джулио Медичи предлагают вызвать виттенбержца ко двору, чтобы Карл V лично потребовал от него отречения, а в случае отказа — привел в исполнение смертный приговор, предполагаемый обеими папскими буллами. Высказывается мнение, что это лучше всего сделать в Вормсе, куда император должен прибыть в апреле 1521 года для принесения присяги на верность немецкой имперской конституции.
Весной 1521 года в верхах империи идет напряженная борьба вокруг приглашения Лютера на Вормсский рейхстаг. В марте немецкая дворянско-княжеская фракция одерживает верх над партией папского легата Алеандра. Карл V соглашается выслушать Лютера в присутствии немецких имперских чинов и решить дело по справедливости. Фридриху дается гарантия, что его подданный ни при каких обстоятельствах не будет арестован в самом Вормсе. Приближается момент, когда вековое бюргерское упование на императора, сплачивающего Германию против Рима, потерпит жестокое крушение.
Выступление Лютера на рейхстаге в Вормсе обычно рисуется в стиле легендарно-исторического повествования. Говорится много возвышенных слов о том, как впервые в европейской истории «личность стояла перед государством»; как «простой монах, сын эйслебенского горняка, чувствующий за своей спиной всю нацию», ответствовал перед знатью, и т. д. Эта риторика превращает Лютера в величественный каменный столп, в истукана рождающегося протестантизма, которого немецкий народ выдвинул и поставил пред очи феодальной государственности. Делается совершенно непонятным, какое именно действие совершил Лютер на Вормсском рейхстаге. А между тем оно-то и сделало это собрание историческим.
Лютер отправляется в Вормс, полагаясь на охранную грамоту императора, которая гарантировала, что до соответствующего государственного постановления он, независимо от содержания речи, произнесенной на рейхстаге, не будет арестован и выдан римской инквизиции. Однако и в памяти Лютера, и в народной памяти еще жива судьба Яна Гуса, которого Констанцский собор предал огню, несмотря на наличие такой же грамоты. Реформатор не исключает, что идет на смерть, и подчеркивает, что исполнил бы свою миссию и в том случае, если бы от костра не было никаких гарантий. Передают такие его слова: «Даже если бы они запалили огонь, который на всем протяжении от Виттенберга до Вормса вздымался бы до самого неба, то и тогда я явился бы [на рейхстаг] с именем господа я стал бы в самой пасти бегемота меж огромными его зубами…»
Решимость Лютера превратила его в национального героя. Путь до Вормса оказался триумфальным. Толпы народа, городские и университетские депутации почти в каждом городе встречали убогую крытую тележку, в которой следовал уже отлученный от церкви еретик.
16 апреля 1521 года Лютер въехал в Вормс. В десять часов утра трубач с башни городского собора возвестил о его прибытии; затем загудел соборный колокол. Население Вормса насчитывало семь тысяч человек — две тысячи вышло в то утро на улицы.
17 апреля реформатор получил приказ: в четыре часа пополудни «явиться перед кайзером и империей». Рейхсмаршал Паппенгейм и герольд Каспар Штурм проводили его кружной дорогой к епископскому дворцу; прямой путь был забит любопытствующими. После двух часов ожидания он был введен в помещение, где заседал рейхстаг.
Сохранилась гравюра Лукаса Кранаха и устные рассказы, относящиеся к началу 1521 года, по которым можно судить, как выглядел в то время Мартин Лютер.
Это был смуглый, кареглазый, темноволосый человек, весь вид которого говорил о долгой духовной работе. В нем ощущалась сильная, но хорошо обузданная страсть. Он уже не был так пугающе худ, как в первые годы монашества и даже в дни Лейпцигского диспута. Некогда впалые щеки пополнели, шея и затылок сделались крепкими. Болезненно-напряженное выражение лица исчезло; появилось новое — решительное, которое подчеркивалось сильно выдающимися надбровными дугами и упрямым круглящимся подбородком.
Реформатора провели в середину комнаты к низкой скамеечке и заставили преклонить колени перед юным императором. Вормсское выслушивание началось.
Официальный представитель трирского епископства Иоганн фон Эккен предъявил Лютеру его сочинения (около 20 названий) и спросил, признает ли он их своими. Лютер отвечал утвердительно.
Тогда Эккен спросил его, готов ли он полностью или хотя бы частично отречься от этих сочинений. Лютер выглядел, подавленным и смущенным; после неоправданно долгого молчания он заявил, что должен поразмыслить над заданным ему вопросом. Произошло легкое замешательство, после чего Лютеру было объявлено, что на второй вопрос Эккена он должен будет ответствовать на следующий день.
18 апреля вечером официальный представитель трирского епископства повторил свой вопрос. Ответная речь Лютера была краткой, ясной и уверенной. Он сказал ее по-немецки и тут же повторил на латыни для германского императора, который не знал немецкого языка.
Лютер заявил, что сочинения свои он мог бы разделить на три разряда: назидательные сочинения, книги против нынешнего папства и полемические выступления против отдельных лиц. Ни один из этих жанров не может считаться предосудительным. Ни одного из них он не может взять назад. Это относится и к
