Колючие снежинки непрерывно бьют в лицо, дышать тяжело, так как мороз обжигает гортань. Смотреть получается только под ноги, иначе глаза сразу залепит снегом. Я кое-как замечаю нужный подъезд и захожу в него. В самом подъезде не многим лучше, стёкла выбиты и снег залетает внутрь. Ступеньки покрыты коркой льда, поэтому я поднимаюсь вцепившись в перила. Хорошо, что на руках перчатки, иначе я точно прилип бы. Видимость ужасная, только от уличных фонарей сквозь стену снега едва проникает оранжевый свет, отражаясь от примёрзших к полу шприцов с кровью. Также я вижу кристаллизовавшуюся лужу крови на ступеньках. Пахнет калом. Отвратительнейшее место, но я думаю, что во многих подъездах на этой улице ничуть не лучше.
Добравшись до третьего этажа, нажимаю на звонок. Не открывают. Неужели нету? Ещё раз нажимаю на кнопку. Тишина. Стучу. Наконец-то дверь открывается и выглядывает одетый по уличному Артём.
– Здорово! Ты уходишь что ли куда?
– Нет, – раздражённо говорит он, – дома ни отопления, ни электричества! Ладно, хоть газ есть, вот сижу у плиты греюсь!
– Хуя себе! – я могу только открыть рот от удивления.
– Да-да, у двух домов электричества нет, а отопления у всей улицы. Говорят, что котельная накрылась от старости. Вот уже два дня так. Наверняка нас хотят убить! А, да ты заходи!
Я зашёл. В квартире и правда холод такой, что только в уличной одежде и выживешь. Изо рта вырываются клубы пара, и я подумал, что только снега не хватает.
– А где жена?
– К мамане пока пожить уехала. Она же и так болеет…
Мы садимся на кухне рядом с плитой, у которой зажжены все четыре горелки.
– Чаю хочешь? – спрашивает он.
– Да, давай… Слушай, я вообще-то думал, что у тебя свет есть, хотел пару твоих картин для журнала сфотографировать. Ты как вообще на это смотришь?
– Нормально. Для людей рисую, а не для денег. А ты в журнал-то чёрно- белые хотел поместить, или цветную вкладку решил добавить?
– Да, вкладку. Я тут с одним парнем познакомился, у него на работе цветной принтер есть. Попробуем.
– Ну давай, в субботу днём заходи, сфотографируешь. Кстати, пойдём, оценишь моё новое начинание.
Мы идём в другую комнату, держа в руках чашки дымящегося чая. Артём светит фонариком.
– Дай-ка фонарик, я сам освещу.
Новое полотно очень необычно и противоречиво, чем-то напоминает икону. Большую часть полотна занимает крест с распятым Христом. Такого Христа я ещё не видел: тело с мощными мышцами, как у тяжёлоатлета, всё покрыто шрамами, новыми и старыми. Суровое лицо затемнено, ледяной взгляд суровых глаз цвета стали пробивается через свисающие пряди светлых волос. На шее у него висит Молот Тора. Под крестом едва обозначена карандашом соблазнительная фигура Девы Марии. Где-то сзади стоит Рогатый. Конечно это не сатана. Всё освещается копьями солнечных лучей, пробивающими тучи. Определённое место на холсте ещё не заполнено.
– Ого, да это прям викинг какой-то! Чего это тебя на христианские темы пробило?
– Ну, это просто смелый эксперимент. Я подумал, что христианство вот так сразу не уничтожишь, так можно попробовать хотя бы его изменить. Придать ему героизма, что ли… Короче, постепенно превращать в язычество!
– Неплохая идея. Главное, чтобы все поняли как надо. Но как же это будет соседствовать вот с этой картиной?
Я направляю луч фонарика на висящее на стене другое полотно. Оно изображает огромный зал с колоннами и мозаичным полом. На тронном месте стоит статуя Аполлона, каменная, но поражающая своей живостью. А перед ней валяется сброшенный разломанный крест с прибитым к нему истлевшим телом. Всё это символизирует свержение христианства вновь пришедшим язычеством.
– Ха-ха, ну не обязательно же их выставлять рядом! Тем более, мои картины предназначены для немногих, которые и так всё прекрасно понимают. А поймёт ли профан – меня это не волнует.
Остальные картины изображают в основном сражающихся богатырей или сцены Второй Мировой, короче акцент сделан на героизм. Как исключение – совершенно психоделическая картина «Природа», поражающая буйством всевозможных трав, ягод, грибов и животных, и проникающая как будто прямо в мозг смотрящего. Если всматриваться, в этой мешанине можно увидеть Руны.
– Ты не боишься, что картины от мороза испортятся?
– А, не знаю. Хреново конечно это, но что поделаешь? Перевозить их куда-то тоже не хочется.
– Ну, если хочешь, ко мне перенеси. У меня же, сам знаешь, с ними всё в порядке будет.
– Всё в порядке, блин! Да к тебе в любой момент мусора заявиться могут из-за твоей деятельности, за одно и картины мои приберут! Нет уж, я лучше их кому-нибудь другому доверю!
– Ну, как знаешь. Ладно, я к тебе в субботу зайду.
– Давай. Когда журнал-то готов будет?
– Да через пару недель. В принципе уже почти готов, осталось только вкладку сделать, некролог про Санька написать и распечатать.
– А ты на похоронах-то был?
– Был конечно. Туда скины едва ли не со всего города пришли. Потом двух мусоров завалили, слыхал наверное?
– Н-да. А со вторым-то парнем что там?
– Он в следственном изоляторе пока. Наверняка посадят его, хоть он никого и не завалил там. Надо бы его поддержать, мы вот уже решили адвоката хорошего нанять, средства собираем. Так что делай взнос, если с деньгами проблем нет. Надеюсь, он сам не сглупит, на допросах или в суде не скажет чего лишнего. Он в принципе нормальный парень, я с ним пару раз общался.
– Но ведь вроде всё из-за него произошло?
– Да, похоже на то. Это всё по пьяни они, вот ведь дурни-то, постоянно бухали! Сколько проблем из-за этого! Пора бы уже активно пропагандировать отказ от алкоголя.
– Ну, Колян, это хорошо конечно, но вряд ли большой толк будет. Скинхэд без пива – как танк без топлива.
– А Прямая Линия? Зря ты это.
– Да-да, знаю я! Шучу! Но всё же считаю, что алкоголь вдохновляет на подвиги, а меня вот зачастую на живопись. Главное – знать меру.
– Да, мера – самое важное. Санёк с Кириллом едва ли об этом думали. Всё ж я напишу статейку…
– Колян, ещё чаю?
– Нет, благодарю. Мне ещё много чего сделать нужно, так что я пойду.
– Ну давай.
Мы прощаемся, снимая перчатки, в которых были даже здесь, в квартире, и я выхожу через этот мерзкий подъезд, попадая на ставшую вдруг спокойной от буйства зимней стихии
