которых всё больше. Их всех к нам зазывают буквально. Это всё хитрость. Помнишь, чё во Франции было? Это когда арабы и нигеры бунтовали, мусульмане ебучие. А почему бунтовали? Да их спровоцировали, потому что Франция, Германия и Бельгия выступали против войны в Ираке, против Америки считай, а Америка – самая жидовская страна. В этих-то трёх странах и произошли беспорядки, это Америка как бы наказывала их, и теперь уже французы вероятно поддержат очередную агрессию против мусульман. Для этого-то весь этот сброд в Европу и завозится, а также для разложения Белого общества своей упадочной культурой и размывания Арийской Крови. Весь процесс регулируется мировой жидовской закулисой. Когда Белая раса ослабнет до нужного уровня, жиды выступят уже открыто, а пока вон чем занимаются. Врубился ты? Хачи – это лишь инструмент.
– Да мне похуй! Я из-за жидов рисковать не собираюсь! Вообще не грузи меня своей политикой! Я тебе сказал, что я намерян делать, и всё на этом!
– Хе-хе, сказал. Да ты орал об этом на всю округу! Ладно, только не психуй опять. Я тебя с одним человеком познакомлю, он тебе нормально всё объяснит.
Чего он меня постоянно подъёбывает? Пожалуй надо будет его завалить. Хотя нет, парень нормальный, сразу мне понравился, хоть и был похож на бомжару. Ничего, всё ещё впереди…
Я ковыляю в туалет, на этот раз только поссать и поправить бинты. Эти бинты постоянно сползают, походу надо купить пластырь и приклеивать их к себе. В кабинке я оттягиваю некоторые из них, достаю из кармана мазь и смазываю швы. Я использую две мази по очереди, как сказал доктор, одна чёрная, другая прозрачная. От чёрной сами швы стали чёрными и выглядят страшно. Зато кровь теперь почти не появляется. Лишь густые капли изредка просачиваются. Я всё ещё должен быть в больнице, но лежать я там не могу, это сводит с ума. Смотреть в потолок и видеть её лицо, или опять и опять вспоминать всё произошедшее… Нет! Лучше напиваться с этим отморозком, лучше самому обрабатывать свои раны, всё это хоть немного успокаивает. По крайней мере обработка ран – это несколько завораживает. Это так уродливо! Совершенно дерьмово!
– Эй, Кирилл, ты чё как долго? – Санёк стучит в дверь.
– Слышь, отъебись, может я сру тут, я чё тебе, комментировать должен?! – ору я ему в ответ.
Когда я выхожу, все смотрят на меня, но сразу отворачиваются. Я останавливаюсь и пытаюсь поймать чей-нибудь взгляд, но всё, притихли. Вот они, обыватели! Неудачники, пришедшие сюда обсудить свою дерьмовую жизнь за стаканом водки! Я смотрю на Санька и думаю, что вот он-то не обыватель. А я? Был-то точно. А сейчас?… Санёк говорит, что скорей да. Сука!
Мы берём ещё пива. Я роняю свою банку и проливаю немного. Хорошо, что не бутылку взял и не кружку.
– Всё, пошли отсюда! – говорю.
Очень хреново идти с зашитой ногой, левая конечно, как и левая рука. Правая половина пострадала меньше, это хорошо. Обходим лужи, уже темно. Выходим на площадь, и Санёк начинает нервничать, сообщает, что скоро поедет. Он сейчас ночует у своего знакомого, наверняка такого же отморозка. Я вижу пустую клеёнчатую палатку, чурки, торгующие своей дерьмовой жратвой уже свалили. Ударяю, и окошечко вылетает. Отодвигаю клеёнку и захожу внутрь. Вот где надо было срать! Поджигаю какую-то херовину и выхожу. Огонёк пока едва заметен. Затушат сразу наверное. Идём дальше, и Санёк садится в автобус. Я потусовал в магазине, вошёл в глубокую депрессию. Нет, нельзя здесь оставаться! Надо найти компанию. Бля, кто теперь захочет со мной общаться?! Они предпочтут сохранить настроение, все мои грёбаные обывательские друзья!
Иду обратно и вижу замечательное зрелище. Палатка полыхает, народ смотрит, один дурачок пытается затушить огонь непонятно каким образом. Двое рядом стоящих смеются, что хачиков подожгли, говорят, мол ебанёт сейчас, там баллон с газом должен быть. Я говорю мелкому парнишке, что когда поджигаешь что-то, надо не ломиться, а стоять рядом и смотреть. Он понимающе кивает головой. Приезжают пожарники и тушат. Баллона вроде не было. Не интересно…
Мне так не хватает моей девушки! Я хочу хоть как-то обмануть себя, звоню знакомой шлюхе, чтобы просто выпить вместе вина. На другие действия я сегодня уже не способен. Только вина! Похоже, у неё сидит парень, но у меня есть нож. У меня нож, бля!
3. Трезвея
Сидим на лавочке, я и Саня. Да, его тоже так зовут, но почему-то меня называют Санёк, а его Саня. Он вообще упился в говно, просто никакой! Рыжие брызги вылетают из его рта, забрызгивая его куртку и попадая на меня, но он не блюёт дальше. Он даже не заметил того, что эта рвотная пена вылетела из него, наверное думал, что это была просто отрыжка. Да и мне тоже похуй, пусть блюёт! Я тоже ужрался в говно, это просто пиздец какая пьяная осень! Ну чё, я не имею права бухать что- ли? Всё ж таки бомжую… А сидим недалеко от того района, где я прожил всю свою жизнь. Я до сих пор боюсь заявляться непосредственно в свой район, а то вдруг кто увидит и мусорам настучит. А тут вроде меня не знают, но рядом. Даже на ностальгию по детству немного пробило, ибо в детстве я часто гулял тут с бабушкой или с отцом. А потом только по своей улице шлялся или в другие районы ездил. А тут что-то есть такое сказочное. Или это от глубокого алкогольного опьянения так кажется? Может и кажется. Я даже не уверен сейчас, есть ли вообще эта улица, где мы сидим на лавочке, или я дико сплю, и мне это снится. А Саня, наверное, вообще не врубается, где он находится, его накрыло реально.
Мы освещены солнцем. За последние пару недель такого не было, всё было мрачно и пасмурно, холодно, промозгло. Сейчас пригревает. Ветра нет. Хорошо. Саня дал мне свитер, а то я бы вообще сдох. Тепло. Всё плывёт. Пьянь! Синее небо, тёмные тучи наплывают. Очень тёмные. Возможно, они несут даже снег, такая громада движется по небу, но до солнца им ещё далеко. Контраст ярко освещённых панельных девятиэтажек и свинцовых туч бьёт по моему разжиженному мозгу. Я психически смеюсь. Саня мотает головой, чтобы протрезветь.
Самый сильный контраст был этим летом. В деревне. Я вышел пообщаться с Вованом, местным парнем, и прихуел от апокалиптического состояния окружающей среды. Солнце, очень яркое солнце, оно висело невысоко над горизонтом, над ним висели тучи, затянувшие всё остальное небо. Очень чёрные тучи, совершенно непроницаемые. Но вся улица, вся земля была ярко освещена. Я тогда сказал Вовану, слышь мол, через минуту может настать абсолютная тьма, едва тучи закроют солнце. Он сказал да. Внизу было светло, наверху темно. Надвигалась буря…
Эта грёбаная осень уже задолбала! А впереди ещё зима! Надо что-то придумать, не буду же я постоянно ночевать по квартирам своих товарищей. Вчера выпал первый снег. Сегодня пока тепло, но мне кажется, всё ещё впереди.
Странно, но я пьянею всё меньше. Я пью теперь ежедневно. Да, когда мы встали, я чуть не упал, но Саня намного пьяней, он вообще чуть стоит. Смеюсь сквозь болезненные слёзы. Мы идём по забытым местам, шатаясь, поссав во дворе, не стесняясь бездельничающих обывателей. Вообще непонятно, как мы тут оказались. Эти места остались где-то в детстве, и вот я снова здесь. Совершенно другой я. Испорченный я…
Сворачиваем за дом. Э… Да, необычная здесь планировка. В боковине дома четыре входа, четыре лестницы ведут куда-то высоко вверх, теряясь в полутьме. Как это Саня залез туда? Я при всём желании не смог бы направить своё тело, чтобы запрыгнуть на первую ступень. А он не так пьян, как казалось.
Там вверху, на лестнице, звук текущей жидкости.
– Эй, пидар, хватит ссать! – ору я.
Саня вылез, мы вглядываемся вверх. Там чьи-то силуэты.
– Пидар, хорош ссать! – ору я.
