нравятся те же книги, как и ему. Что она не любит кинематографа. Что она очень хорошо катается на коньках. Что она весьма недурно играет на фортепьяно. Что у нее приятный голос. Что она любит петь малороссийские песни.
Количество симпатичных черт увеличивалось. Несимпатичных не замечалось. Сомнительная была только одна, — когда Складнев начинал говорить длинно и красноречиво, Валентина Петровна иногда взглядывала на него с недоумением, потом опускала глаза и слегка усмехалась. Из-за этого Складнев однажды имел даже объяснение с Валентиною Петровною.
— Чем я навлек вашу насмешку? — иронически спросил он.
Валентина Петровна смутилась, покраснела, отвела глаза в сторону.
— Как вы могли это подумать, Николай Иванович? — сказала она. — Я и не думаю над вами смеяться.
Складнев говорил:
— Я уже не первый раз замечаю, что, когда я начинаю развивать какую-нибудь мысль, более или менее меня интересующую, или пытаюсь возможно более убедительными доводами обосновать какое- нибудь положение, то вы начинаете улыбаться. Так как я считаю вас особою в высшей степени дельною и симпатичною, то я не могу оставить без внимания такого вашего отношения ко мне, и потому счел нужным объясниться и прямо поставить вам вопрос, что же именно усматриваете вы смешного в моих словах. Сам для себя ответить на этот вопрос я не сумею, потому что, откинув в сторону ложную скромность, я не усматриваю в моих рассуждениях ничего глупого и смешного. Но человеку свойственно заблуждаться, и со стороны вообще лучше видно, а потому я и решаюсь предложить этот вопрос вам в надежде, что вы разрешите мое недоумение.
Валентина Петровна несколько раз пыталась прервать речь Николая Ивановича, но он говорил безостановочно, как заведенный, и уже наконец Валентине Петровне стало казаться, что он никогда не кончит. Ей опять захотелось смеяться, и она с трудом удерживалась от улыбки. К счастью, Складнев наконец замолчал, и тогда Валентина Петровна принялась доказывать, что она улыбается без всякого злого умысла и без желания над кем-нибудь смеяться, а только потому, что она чувствует себя весело и приятно. Складнев не совсем поверил ее словам, но решил, что обижаться не стоит и что улыбка Валентины Петровны, хотя и неуместная, показывает только ее малую привычку к серьезным и умным разговорам.
Составив свое мнение о Валентине Петровне, — достаточно умна, достаточно красива, достаточно спокойна, годится, пожалуй, быть его женою, — Складнев стал проверять свое мнение мнением других. Он систематически осведомлялся, как относятся к ней ее сослуживцы, начальство, ученицы, родители учениц, знакомые, общество вообще, прислуга. Ну что же, все хорошо отзывались, — милая, веселая, простая, любезная, хорошая учительница, славный товарищ, превосходный человек. Все любят.
Закончив круг своих наблюдений и справок, Складнев почувствовал даже некоторую гордость, — вот как приятно обстоит дело с его невестою. И, наконец, признался в любви ей, впрочем, сначала не ей самой, а своему приятелю Сетьюловскому. Сидя в трактирчике за пивом, он обстоятельно рассказал ему историю своего знакомства с Валентиною Петровною, подробно изложил результаты своих собственных наблюдений, собранные о ней справки и закончил решительным выводом:
— Мы с нею пара.
Сетьюловский недоверчиво покачал головою и спросил:
— Почему?
— По контрасту, — объяснил Складнев. — Я — увлекающийся человек, она — рассудительная. Я наклонен к расточительности, она бережлива.
Сетьюловский возражал:
— Нет, вы друг к другу не подходите. Ты ее заешь своею рефлексиею, раздавишь своею рассудительностью, заговоришь своими речами. Она с тобою не будет счастлива.
— Ну уж об этом я позабочусь, — самодовольно сказал Складнев. — А теперь нам пора уходить. Никовеич, сегодня, кажется, твоя очередь платить.
— Нет, увлекающийся человек, наклонный к расточительности, — насмешливо говорил Сетьюловский, — я прошлый раз платил, теперь плати ты.
Складнев не спорил, потому что знал, что Сетьюловский говорит правду. Но ему было досадно, что не удалась его маленькая хитрость и что ему не придется сберечь несколько гривенников, которые могли бы пригодиться в его бюджете ввиду предстоящих свадебных расходов.
Складнев стал ухаживать за Валентиною Петровною. Он делал все, что полагается в этих случаях, все, что он знал об этом из книг и из собственных наблюдений. Валентина Петровна относилась к своему ухаживателю с робким недоумением. Ее друзья уже поздравляли ее с одержанною над сердцем Складнева победою. Они находили, что это для нее очень хорошая партия. А сама Валентина Петровна не знала что и думать. Она не могла понять, нравится ли ей Складнев или нет. Все его хвалили, отзывались о нем с уважением и с сочувствием, и она не могла сказать против него ничего, но ей как-то неловко было думать, что он в нее влюблен. Но если не влюблен, так зачем же ухаживает?
Наконец, однажды Складнев пришел к ней с решительным намерением. При первых же его словах Валентина Петровна почувствовала такой испуг, что у нее задрожали ноги. Она заплакала и заговорила сбивчиво:
— Благодарю вас, я не ожидала, извините, это так внезапно, позвольте мне подумать до завтра, я теперь не могу.
Складнев пожал плечами и сказал, стараясь скрыть свое неудовольствие:
— Я не понимаю, о чем тут думать. Мы так подходим друг к другу, что даже странно было бы сомневаться относительно нашей супружеской жизни. Но я понимаю ваше волнение, я готов идти навстречу вашим желаниям отложить до завтра решение этого вопроса, а теперь удаляюсь.
Едва захлопнулась за Складневым выходная дверь, как Валентина Петровна бросилась к своему столу и торопливо, дрожащими руками, разбрызгивая чернила по бумаге, написала Складневу письмо, решительный отказ. Ее ноги еще дрожали и сердце усиленно билось, когда она позвала молоденькую Кушу, прислуживавшую ей дочь ее квартирной хозяйки, и отдала ей письмо со строгим наказом идти сейчас же, отдать письмо в собственные руки Складнева, сказать, что ответа не надо, и немедленно идти домой. В неизъяснимом волнении провела она полчаса, не находя себе места, и успокоилась только тогда, когда Куша вернулась и рассказала, что отдала письмо самому Николаю Ивановичу. Тогда Валентина Петровна, припоминая все случившееся сейчас, удивилась и своим слезам, и своему испугу. Ничего же не было страшного или обидного, — посватался, что ж такое!
Ни с чем нельзя сравнить то чрезвычайное удивление, с которым прочитал Складнев письмо Валентины Петровны. Он хотел было идти к Валентине Петровне немедленно, чтобы объясниться и уговорить ее не отказываться от своего счастья, но, обдумав положение, решил отложить это до завтра.
На другой день он опять пришел к Валентине Петровне. Она почему-то была готова к его посещению и разговаривала с ним очень спокойно. Складнев убеждал ее долго и красноречиво, но Валентина Петровна стояла на своем. Складнев ушел ни с чем.
Несколько дней он чувствовал себя выбитым из колеи. Не знал, что делать. Искать другую невесту? Но ни одна из знакомых девушек не казалась ему в такой же мере подходящею для него невестою, как Валентина Петровна. Он пытался завязывать новые знакомства, но нигде не находил ничего подходящего. Очевидно было для него, что Валентина Петровна должна стать его женою. Он возложил надежду на время и понемногу опять начал ухаживать за Валентиною Петровною.
Ровно через три месяца он повторил свое предложение. Первый раз это было зимою, теперь весна, другой сезон, другие должны быть настроения. Все должно быть по-другому, и потому Складнев сделал свое предложение в уединенной аллее городского сада, в беседке, из которой открывался очаровательный вид на реку и на поля за рекою. Но и на этот раз Валентина Петровна ему отказала.
Для Складнева утешительно было то, что теперь Валентина Петровна не плакала и не пугалась, а говорила спокойно. Складнев решился не терять надежды.
Прошло еще три месяца, опять было шестнадцатое число, как и те два раза, но уже было знойное
