– Татьяне Юрьевне надо завязывать с врачеванием. По городам ходить, концерты давать, – вовсю ехидничала Светлана Петровна за рюмкой коньяка поздно вечером в кабинете, куда были призваны избранные. – Или в представители фармфирм податься. Обогатится. Она тут простое хозяйственное мыло американцам так разрекламировала, что они слёзно умоляли меня дать им пару кусочков.
– А ты чего? – спросил у начмеда отсмеявшийся Иван, утирая слёзы.
– Я сказала, что дала подписку о нераспространении сей целительной субстанции. А то вернутся в свои звёздно-полосатые и давай в CDC-центре[61] мыло наше родимое под микроскопом смотреть и на молекулы расчленять.
Я судорожно сглотнула.
– Что ещё? – подозрительно посмотрела на меня начмед.
– Поздно! – трагически провещала я. – Они за мной целый день таскались, попрошайничали. Сил уже никаких не было.
– И? – угрожающе пробасил Иван Васильевич.
– Ну и вот. Взяла у старшей медсестры коробку и торжественно им вручила под честное слово о неразглашении. Они пообещали передать эту коробку в хоспис. Для врачей, которые работают с больными в терминальных стадиях СПИДа. С целью, так сказать, ещё большей профилактики.
К сожалению, врачебная этика не позволяет мне сказать, что, пока я сидела за столом, главврач и начмед валялись «пацтолом». Хотя это чистая правда. Отмытая до блеска хозяйственным мылом.
«И снова здравствуйте!»
… – Юрьевна, пойдём покурим.
– Пойдём.
– Ты заказала Ивановой плазму?
– Да. Ты можешь просто курить. Всё уже обсудили на «пятиминутке».
– Хорошо… А Петрова как?
– Иди в жопу. Всё написано в истории.
– Слышь, Юрьевна, родственники Сидоровой приходили?
– Ты тоже – в жопу!!!
Юрьевна скатывается кубарем на лифте в подвал – полминуты. Переодевается – две минуты. Ищет ключи от машины – полчаса. Выходит на улицу – тридцать секунд. Ищет машину – двадцать минут. Находит. На том же месте, на котором поставила вчера вечером. Садится. Пытается ехать. Понимает, что это – ручка переключения передач и её не надо держать, как «писчее перо». А пуговицу мужу на свитер опять не пришьёшь – инструмент забыла. Как они шьют без иглодержателя, эти женщины?! На светофоре засыпает. На следующем светофоре засыпает. На следующем светофоре засыпает. Каждый раз просыпается от звонка мобильного.
– Сегодня в пятнадцать ноль-ноль – клинразбор.
– Хорошо, Светланапетр-р-ровна.
– Ты подготовила рецензию?
– Да, Светланапетр-р-р-р-ровна.
– Всё как надо?
– Да! Светланапетровна!
– Где плазма для Ивановой?
– Там же, где обычно, – в холодильнике. Спроси акушерку.
– Петровой твоей капать сегодня то вот, что…
– В истории записано!
– Слушай, к Сидоровой родственники приехали – отказываются платить за лекарство. Так что теперь – с тебя. Потому что из личных запасов было.
– Иди! В!! Жопу!!!
Выпивает кофе прямо в постели. Отрубается, сжимая в левой руке чашку. В правой – телефон…
– Да?!!
– Здравствуйте, Татьяна Юрьевна. Это я – Лена, ну помните, та, которая… У меня, по-моему, воды отошли… Вы не могли бы подъехать?..
– Еду…
Вместо эпилога. «Будьте здоровы!»
Не так давно, как кажется, и давным-давно, как оказалось, я работала акушером-гинекологом в родильном доме, входящем в состав многопрофильной клинической больницы.
Придя в эту профессию с неохотой, я втянулась и полюбила.
Меня учили, и я проникалась.
Нигде и никогда люди не раскрываются так, как перед лицом рождения и смерти.
Имея возможность со-радоваться и со-страдать, я осознала, что первое – приятнее. Но без второго об этом не узнаешь.
Вон та высокомерная девица за соседним столиком, к примеру, была когда-то просто испуганной девочкой, пришедшей на первый в жизни аборт. А злобная тётка за стойкой в гардеробной… Когда-то я гладила ей поясницу в родзале, хотя это не входило в мои профессиональные обязанности.
Обычные люди. Лишь врач знает, что это такое. И как это прекрасно – быть обычным человеком. Он знает, как вы устроены. Стоматолог – о ваших кариозных зубах. Гинеколог – об эрозии шейки матки. Гастроэнтеролог – о гастрите. И это их не смущает. У них у самих кариозные зубы, эрозии и гастрит. И те же проблемы государственного масштаба, что и у вас, – неуправляемые дети, хреновые дороги, жидкие щи и мелкие бриллианты. Плюс ответственность. Де-юре и де-факто. Да, они кажутся вам чёрствыми. Но ведь и вы привыкаете к реалиям своей жизни. А для них человеческая боль – реалии. И она же – пятый круг распассов, при ставках на вист[62] – одна жизнь.
В том самом недавнем давным-давно одна милая девочка прекрасно родила. Её лицо сияло, несмотря на пережитые муки. Ещё бы – ведь ей на грудь положили только-только рождённое дитя. Она благодарила нас, и мы в очередной раз приобщились к чужому счастью. Ведь именно ради этого, а не ради денег, как может показаться, идут во врачебную специальность. Никто не становится писателем или космонавтом только ради денег. Нет, никто не сбрасывает со счетов мирское – в конце концов, врачи устроены так же, как вы. У них такой же желудочно-кишечный тракт, и он может простудиться без зимних сапог. Они радуются вашей благодарности. Ведь врачи большей частью всё ещё бюджетники. Да и у сотрудников частных клиник свои подводные камни. Нет-нет, я не плачусь на тяжёлое материальное положение. Среди хороших врачей много состоятельных людей. Просто я объясняю вам, когда врач
Стоя рядом с этой девочкой – юной мамой, – мы были счастливы после бессонной ночи за неизменную зарплату. И она была счастлива. А потом наступило утро следующего дня. И один не очень опытный юный неонатолог написал на титульном листе детской истории болезни: «Сифилис под вопросом». И оставил на столе в ординаторской. Девочка зашла и увидела.
История болезни, история родов – документы для служебного пользования. Их может затребовать администрация, прокуратура и так далее, но в них не положено совать нос пациентам. Да. В данном случае ординатор был не прав. Один положительный РВ[63] ни о чем не говорит. Он должен был написать «РВ-положительный», но написал то, что написал. Это была ошибка, далекая от преступления.
Девочка впала в истерику. Повторный анализ показал, что все в порядке, и юную маму выписали домой вместе со здоровым ребёнком. Естественно, в поликлинику ушла документация, где был отмечен один
