Джим был последователен.
Как может быть последователен человек, уже проживший бо?льшую часть жизни и осознавший, что хорошего и плохого примерно поровну. Мудрость его была обыденно-житейской. За хорошее – не требовал похвалы. За плохое – не разбивал лоб в фанатично-покаянных представлениях и не покупал индульгенций.
Он уже мог позволить себе никуда не торопиться, поэтому – никуда и не опаздывал.
Ещё он был упрям. В меру. Без ирландского фанатизма и того, что поляки называют ёмким словом «клятый». Но если Джим стоял на своём – его было не сдвинуть. При этом надо отдать должное – аргументированное убеждение являлось поводом к пересмотру мнения, что он делал с удовольствием.
Биохимик, специализирующийся на лабораторной диагностике, Джим на самом деле был универсалом, каких нынче уже не встретишь, – так сузились профессиональные рамки. Стены его кабинета пестрели дипломами и сертификатами различных «громких» учебных заведений, американских и международных научных центров, свидетельствующими о том, что он разбирается в любой субстанции человеческого организма на микро– и макроуровне не хуже, чем Папа Римский в религиозных догматах.
Настоящий профессионал – если результат исследования казался ему спорным или сомнительным, он не жалел ни времени, ни материально-технической базы лаборатории. Если местных ресурсов недоставало, связывался с другими учреждениями, начиная от CDC-Центра[44] в Атланте, заканчивая лабораторией НАСА, не опасаясь подмочить собственную репутацию. Если бы Джим мог сказать Господу по телефону: «I need You, God!» – он бы и это сделал. Ответь ему Господь: «Джим, ты не прав!» – не спорил бы. Но поскольку такой возможности пока не представлялось, старина Джим надеялся, но и сам, как говорится, не плошал. Он мог собрать самые авторитетные мнения, но окончательное решение – подчас диаметрально противоположное – принять на основании фантастически «нелепой» реплики молодого лаборанта. Никогда не забывая отметить, что без его участия не справился бы. Джим не был чужд тщеславия, но в отличие от многочисленной профессуры «отечественного производства», так хорошо Сонечке знакомой, никогда не выдавал плоды труда подчинённых за свои. В общем, «и ни церковь, и ни кабак…» – только Её Величество Истина. Согласитесь – это достойно высокого звания лекаря человеческих тел, несмотря на то что с теми самыми человеческими телами Джим очень редко вступал в непосредственный контакт. Он имел дело с мочой, кровью, ликвором, слюной, биоптатами органов и тому подобным.
Дружелюбие в отношениях с коллегами и подчинёнными, способность удивительно споро и бесконфликтно управлять лабораторией – все уже и так знали, что он в своём роде (и деле) Эйнштейн, так что ему не надо было доказывать это покупкой нового пальто[45].
Джим, в отличие от Сони, фанатично любил свою профессию. В детстве, когда все хотят стать кинозвёздами, художниками, писателями или космонавтами, ему, видимо, снились фенольные кольца в качестве украшений на рождественской ёлке. Возможно, в его подсознании был незавершённый гештальт – предположим, радиосериал, где главными действующими персонажами были «Пробирка», «Колба», «Реактив» и «Микроскоп». А может быть, лабораторными диагностами рождаются, как рождаются художниками, писателями, плотниками или бездарями?
«Рабочее место» Джима вызывало искреннюю зависть. Сонино, к примеру, являлось его полной противоположностью – больше напоминало столик в бистро, куда поставили компьютер и свалили бухгалтерскую отчётность за пять истекших лет: чашки, пепельницы, груды разнообразной печатной продукции, истории болезней, протоколы исследований, фотографии…
У Джима же бумаги, как на плацу перед генеральской проверкой, «построились» в файловых папках, а монитор не походил на афишную тумбу, разноцветием стикеров напоминающую обо всём неотложном и необходимом – от «Сходи в туалет!» до «Позвони любимой жене!». Интерфейс между телом и мозгом – коммуникационный идиотизм! Чтоб он уже был здоров!
Однако…
Несмотря на замечательную память и способность к организованному упорядоченному труду, Джим как- то подзабыл жениться. Единственным спутником жизни на текущий момент являлся потешный бобтейл с кличкой, больше похожей на фамилию. Прозвать массачусетского пса Бьорк – примерно то же, что бобика из Тверской губернии наименовать Петров или Сидоров.
Правда, «забывал» Джим жениться вполне сознательно – женщин в его жизни было немалое количество. Их всегда в достатке у красивых и успешных. У сильной половины человечества с неолита существует высеченная из цельной гранитной скалы идеологическая платформа по этому поводу. Даже сенатор Джей полушутливо обмолвился на сей предмет, одобряюще поглядывая на Сонину скромную персону и игриво похлопывая «старину Джима» по плечу.
Женщины были… и были… и были ещё… Джим всё откладывал на потом… откладывал… и ещё откладывал. К тому, «чтобы всё как у людей», Джим не стремился. Ему вполне было достаточно «как у него». И вот внезапно оказалось, что уже полновесно-обеспеченных шестьдесят. И Бьорк, конечно, замечательный товарищ, но… Не хватает. Чего-то не хватает. Ну, не хватает!
Не супа и не вовремя поданного (не поданного) стакана воды.
Не «сокамерника».
Не TV-диванного компаньона.
Не подружки-старушки для прогулок в парке.
Не «космических страстей» и не инстинкта воспроизведения себе подобных…
Может, конечно, и от этого всего понемногу. Но не хватает главного – столь же прекрасной, сколь и раритетной субстанции, которая не растёт на средах в чашках Петри, не синтезируется на матрице РНК и не делима на фракции методом электрофореза.
Не хватало Любви.
Джим бы и позвонил Создателю с целью выяснить – как же, наконец, идентифицировать эту капризную бациллу, но увы – Бог не любит заочников.
Размениваясь на «обыкновенное», списывая незавершённость мотивов на так называемый «поиск», мы
Майкл уже успел насплетничать – изучение славянских языков не проходит даром даже для «правоверных» американцев – не утихшее с годами плейбойское нутро Джима по привычке тяготело к высоким стройным молодым блондинкам. Но в последнее время попадались, как на грех, барышни сильно феминистской ориентации. Их образ жизни и карьера ограничивали отношения контурами матраса. Даже перебравшись (как правило, ненадолго) в дом Джима, они с порога предъявляли «The List Of The Rules»[46]. А те из них, в отношениях с коими он продвигался чуть дальше спальни, готовили трёхтомные брачные контракты, что противоречило самому понятию «любовь» в его представлении, вот такой он был неправильный. Нет-нет, Джим был стопроцентным американцем, поэтому дам-«контрактников» понимал. Но не принимал. Джиму не нужен был брак – договор о сотрудничестве, где заранее оговорён раздел «фамильного серебра» на случай «если». На «если» уже не было ни времени, ни желания. Джим жаждал брака по любви, сам не понимая, что это должно означать. То ли польско- ирландская кровь сказывалась, то ли возраст, но в мечтах любимая и единственная спутница жизни должна была сидеть дома, расчёсывать Бьорка и выращивать клюкву, фасоль и кабачки на «приусадебном участке». Варить варенье из крыжовника и, может быть, даже готовить кукурузные лепёшки на открытом огне. Ждать любимого мужа с работы в гостиной, где уже сервирован стол не разогретыми на скорую руку в микроволновке полуфабрикатами со вкусом пенопласта, а только и только hand made-снедью. А долгими отпускными вечерами сидеть с ним, обнявшись, в пегих дюнах, любуясь сивым океаническим прибоем. И ещё, она обязательно должна была собственноручно красить перила лестницы дома в Салеме – такой у него был пунктик. В общем, экземпляра, созданного воспалённым воображением пожилого уже Джима, не существовало в американской природе. Кроме того, он совершал типичную для всех учёных ошибку – прогнозировать последствия, не имея чести быть знакомым с первопричиной…
Может, Любовь как-то помахала Джиму ручкой из машины, цвет которой ему не понравился. Или Мистическая Субстанция справляла малую нужду, присев на корточки за автобусной остановкой, а он отвернулся… Кабы знать, на ЧТО мы выдаём шаблонные реакции. Говорят – «привычка – вторая натура».
