какая!».
Но долго ещё подполковник ощущал спиной сверлящий взгляд. Повернув гривастую башку, зверь изучающее смотрел Роджеру вслед и что-то про себя прикидывал.
Ледогорову питерская чертовщина порядком поднадоела. Но самое интересное – что рядом шагавший профессор, кажется, не замечал гримас и ужимок свихнувшегося мегаполиса, северной Фата-Морганы. А впрочем, ничего удивительного: слишком долго Платонов варился в дьявольском этом котелке.
– У меня идея! – заявил, между тем, Викинг. – Не осточертели вам ещё автомобильные «пробки» и бензиновые выхлопы? Махнем-ка за город! Обещаю дивную морскую прогулку. Алексей Николаевич, вы как: не против морских прогулок?
Подполковник оскорбился:
– Душа истосковалась по океанским брызгам!
– Вот и мой Глеб, – голос Платонова предательски дрогнул, – тоже любил море. Когда Глеба… не стало, я завел себе гребную лодку и прикупил по дешевке халабуду на берегу залива.
– Дачу? – уточнил педантичный в деталях Роджер.
– Какое там – «дачу»! Несколько досок, сколоченных на живую нитку: дунь шквал посильней – всё и рассыплется. Но главное – не халабуда, главное – моя «шхуна»-красавица. Выйду на ней в залив, вёсла вытащу из уключин – сижу и думаю…
Профессор встряхнулся:
– Значит, замётано: послезавтра бороздим акваторию! Ровно в девять жду внизу у вашей гостиницы.
Тут с другого берега Невы, откуда-то из-за Кунсткамеры с ее собранием уродцев, налетел ветер. Налетел – и смёл с проезжей части суетное стадо «Ситроенов», «Тойот» и задрипанных «Жигулей». Дорога сделалась пустынной, несуетной, в полнейшей тишине катился по ней единственный экипаж откуда-то из позапрошлого столетия. В открытой пролётке, опершись подбородком на трость, восседал старый Роджеров знакомец – бывший Чёрный Монах и бывший сиятельный орденоносец, князь-недомерок. Сейчас он был обряжен в чёрный цилиндр и чёрный же фрак. К траурному фракову сукну комочком альпийского снега прилепилась бутоньерка с белой хризантемой.
Рядом в коляске сидела дама, тоже – вся в чёрном. Лицо ее закрывала вуаль цвета ночи.
Но тут хулиган-ветер откинул вуаль в сторону. Ба! Это же она – та Женщина в Белом, что сопровождала сановного горбуна по гостиничному коридору! И та Белая Невеста.
«Ничего себе пироги! – поёжился Роджер. – Полмесяца назад – Белая Невеста, а теперь вот – Чёрная Вдова!». И заключил философически: «А впрочем, всё логично. Коли город болен безумием, то и время в нем тоже слетело с катушек!»
Ветер, между тем, вел себя отвязанно, как истый питерский беспризорник. Теперь он нагло дунул подполковнику в лицо, запустил в глаз соринкой-песчинкой. Ледогоров раздраженно моргнул, зажмурился на полсекунды.
А когда вновь разлепил глаза, мимо него со скоростью сто метров в час влачилась нудная автомобильная процессия. К обочине прижался серый «Форд», его очкастый водитель что-то уныло доказывал краснолицему инспектору ДПС.
Тут Роджер загнул нечто не вполне литературное. Философствовать больше не хотелось. А сильней всего не хотелось оставаться в этом «безбашенном» Питере.
Подполковник давно понял: в разыгрываемой драме с Викингом и «меморандумом» президенту есть ещё одно действующее лицо – главный сообщник ненормального ультиматчика, его вдохновитель и его прикрытие. Имя этого персонажа – Санкт-Петербург. Сумасшедший город, где сантехники переводят катрены Нострадамуса, а профессора ходят по домам – латают краны. Где скрипачи ныряют в склепы, зарываются под землю. Где профессор, именующий себя Гроссмейстером, пытается «убить убийство» и берет в заложники собственный народ.
Ежедневно и ежечасно этот город-заговорщик плетёт интриги против старшего опера-важняка, наводит тень на плетень, насылает своих призраков, бомбит звонками из прошлого. С таким противником подполковник Ледогоров ещё не сталкивался…
…Расставшись с профессором, Роджер зашёл в пустынный скверик и по спутниковому телефону связался с Главным Шефом.
– Всё больше фактов, косвенно подтверждающих: мой «клиент» и фигурант дела – один и тот же человек, – лаконично доложил обстановку.
Выслушав реплику с того конца, решительно мотнул головой:
– Нет! Прийти к окончательному выводу и закрыть проблему пока не могу. Продолжаю разработку объекта.
Всё было ясно ещё пару недель назад. Но Ледогоров, вводя директора в заблуждение, оттягивал финал этой маловесёлой пьесы. Врал Шефу, врал себе, что надо ещё чего-то там перепроверить. Но, чёрт возьми, остается же ещё несколько благословенных дней до истечения срока ультиматума!
– Н-да, интересно, мисс Актриса! Значит, говорите, гексоген подавай вашему Паганини?
Уакеро Дик не скрывал изумления от того, что на него вывалила Настёха. И сейчас прокручивал в голове всевозможные варианты.
– Ладно, будет ему гексоген! Сведете своего Ромео с Василием – пускай мальчики договорятся – когда, где и что. Василий позвонит вам сегодня вечером.
Спустя полчаса перед Диком предстал его «менеджер» Таран:
– Зачем вызывал, бугор?
– Забавная ситуация складывается, друг мой Василий. Наш виртуоз смычка осваивает смежную профессию террориста!
– Даже так? – вяло отреагировал Таран. – А поконкретней?
Дик отповествовал «поконкретней». И вынес приговор:
– Пора срочно убирать этого психа. Он же своим кретинским гексогеном подорвёт не просто Эрмитаж, а добрый кусок нашего бизнеса в России! Но прежде, чем попрощаться с нашим Паганини, вытяни из него скрипочку. Продумай детали, потом доложишь!
Ночью Роджеру привиделся престранный тип, полагавший себя приват- доцентом. Облачён он был в партикулярное платье по моде девятнадцатого столетия и отчего-то – в сверкающие резиновые боты – убогое детище фабрики «Красный треугольник». Восседая в старом вольтеровском кресле, надтреснутым фальцетом он читал подполковнику лекцию.
– Видите ли, господин Весёлый Роджер, рассматриваемая проблема, при всей ее многозначности, сводится к нижеследующему аспекту. Человек или, по-научному, Homo sapiens есть продукт. Он суть продукт тех пространств и ландшафтов, среди коих складывалась его личность. Эти пространства выковывали его душевный склад, лепили психику, характер, темперамент. По каковой причине горец Кавказа никогда не будет таким же, как потомственный волгарь, а человек Вологодских лесов – иной, нежели степняк Прикаспия.
– Здесь, – приват-доцент ткнул шишковатым ревматоидным перстом в потёртый паркет, – в Санкт- Петербурге, среди финских болот, на почвах зыбких и ненадёжных, сформировался совершенно особенный тип, который уже и не вполне Homo sapiens. Он отчасти человек, отчасти – видение, ходячий болотный гриб, ядовитое испарение.
– Да бросьте вы, господин просветитель! – мотнул головой Роджер. – Непроверенной информацией оперируете. Я же среди них живу, ем, пью, езжу с ними в метро. Какое они, к черту, испарение? Нормальные люди, как все! А вы мне тут лепите горбатого!
– Горбатого? – хихикнул лектор, катанув вдоль тощей шейки могучий кадык. – А как же! Горбатого всенепременно леплю! – И неожиданно перешел на амикошонское «ты». – Да ты же встречал его, подполковник! В монастырской тюрьме, под Лаврой. Помнишь: с кувшином и чёрным петухом?
Тут приват-доцент погрозил Роджеру пальцем:
– Только содержимое того кувшина так и останется тобой неразгаданным. Как и сакральное предназначение петуха. Потому что чёрные петухи, подполковник, проходят не по твоему департаменту. Равно как Чёрные Монахи с Белыми Невестами.
