противоположную сторону улицы. — Во-первых, — начал Данлеп, — хотелось бы надеяться, что ты не обиделся на все, что здесь произошло.
— Нет, все в порядке, — ответил Мудроу. — Просто я слегка потерял хватку в делах такого рода.
— Ну ладно, рад слышать. А во-вторых, наконец-то у нас появился отчет по экспертизе иголок и пузырьков. — Данлеп увидел, как Мудроу напрягся, и это доставило ему колоссальное удовольствие. Ему было приятно показать Мудроу свое превосходство хотя раз в жизни. — По крайней мере, мы теперь знаем, что имел место поджог, — сказал он, вытаскивая из кармана отчет химической лаборатории. Время от времени он заглядывал в эти бумаги, чтобы не ошибиться в цифрах. Как и большинство полицейских, Порки удобнее чувствовал себя, когда говорил о количестве. — Ну так вот. На месте происшествия обнаружено двенадцать шприцев. Два сгорели. А на четырех — многочисленные отпечатки пальцев. Шесть вытерты начисто. Также найден двадцать один пузырек от крэка. На восьми разнообразные отпечатки, а тринадцать вытерты. То же самое касается и пакетов из-под героина и оставшихся емкостей. На некоторых из них многочисленные разнообразные отпечатки, но большинство совершенно чистых.
— Хорошо, — сказал Мудроу. — Поджигавший сделал ошибку. Ему надо было надеть перчатки, когда он собирал все эти выброшенные кем-то вещи, и, конечно, не следовало их вытирать.
— Но ты тоже был кое в чем не прав, — сказал Данлеп, светясь изнутри. — Я имею в виду матрас, который, как ты сказал, принадлежал уборщику. Скорее всего, там все-таки побывали наркоманы до того, как появился поджигатель.
— А что это меняет? — спокойно возразил Мудроу. — Поджигатель был достаточно умен, чтобы воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Он сделал дымовую завесу. Если бы он был немного более внимателен, Серрано уже закрыл бы это дело, хотя меня бы это не остановило. Но он промахнулся, сделав одну ошибку.
— А что, если он сделал больше, чем одну ошибку? — спросил Данлеп, причмокивая.
— Ну же, Пол, ну же, не тяни кота за хвост. — Мудроу, который потерял право пользоваться информацией, известной нью-йоркской полиции, совсем не нравились подтрунивания Данлепа. Но, поскольку он и Бетти все утро вертели Данлепом, как хотели (кстати говоря, ничем при этом не отличаясь от нью-йоркской полиции), то надо было признать определенную справедливость его поведения.
— Ну ладно, — ухмыльнулся Данлеп. — Он сказал, было тринадцать абсолютно чистых пузырьков. Это не совсем так. Там было двенадцать абсолютно чистых пузырьков, а один все же имел единственный отпечаток. Такой четкий маленький отпечаточек под горлышком — резкий и очень заметный.
Глава 23
Марек Ножовски считал, самое лучшее в шлюхах — это тот неоспоримый факт, что они не хотят своих клиентов. Например, Мари — черная проститутка, которая сейчас отдраивала его кухню. На самом деле она ненавидела Марека. Он чувствовал эту ненависть, которая просто сочилась из всех пор, такая же реальная, как пот, который проступал на ее груди, когда он ее трахал. Если у него было время, он заставлял ее работать, пока она вся не становилась мокрой от пота и наконец, в надежде все это побыстрее завершить, отдавалась ему даже с нетерпением. После чего Мари разрешалось уйти. Это была часть их сделки, и Марек знал, как сильно не терпится женщине услышать звук закрывающейся за ней двери. Иногда ему нравилось ласкать ее в тот момент, когда она работала по дому. Опуститься около нее на колени, пробежать пальцами по тыльной стороне ног, а затем без всяких объяснений вернуться и снова сесть на стул. Наверное, она не догадывалась, как сильно он возбужден в эти мгновения, или была слишком большой профессионалкой, чтобы заставить его сразу вслед за этим кончить.
— Мари, хватит тебе там тереть, сейчас же поди сюда! На минутку, пожалуйста. — Голос Марека был спокоен.
— Да, сэр.
Он даже причмокнул от того, насколько поспешно Мари это сказала. Она знала, конец игры близок. Когда женщина уже стояла около него, он ладонями показал, что ей надлежит сделать, и она спокойно подняла юбку.
— Знаешь, Мари, недавно я читал в газете, как одна женщина обварила своего ребенка. Это была обнищавшая негритянка, такая, как ты. Она хотела выпустить дьявола из своего малыша. Что ты думаешь по этому поводу?
— Не знаю, сэр. Я ничего не знаю о таких вещах.
— Ну ты же должна, Мари. Разве ты не выросла в том же мире, разве мать не била тебя? А Джордж Вэнг не наказывает тебя, когда ты себя плохо ведешь?
— Да, сэр, — прошептала Мари, как будто он вытягивал из нее эти слова против ее воли. — Моя мама действительно меня била.
Марек покачал головой и мягко причмокнул. Да нет таких вещей, каких бы они не сделали за деньги!
— Ну-ка, раздвинь немного ноги, — приказал он и увидел, что она следует его инструкциям, не меняя выражения лица. В ее поведении всегда присутствовал самоконтроль, она никогда не теряла власти над собой.
— Почему тебя била мама, Мари?
— Она била меня, потому что я плохо себя вела.
— Может быть, эта негритянка по той же причине обварила своего ребенка?
— Да, сэр.
Со спокойным видом, подавив зевок, правой рукой он начал ласкать ее между ногами, а затем вложил указательный палец между губ влагалища. Конечно, у нее прервалось дыхание, но Марек знал, эта ее страстность идет от облегчения, а не от желания. Она не могла дождаться, когда освободится от него.
Она уже была влажной, она всегда бывала влажной к тому моменту, когда дело доходило до секса, и это было удивительно. Это все равно, что добиться оргазма у женщины, которая тебя не возбуждает. Вероятно, она делала то, что и он делал в такой ситуации. Она закрывала глаза и уходила в какую-нибудь фантазию. Может быть, мечтала об огромном черном члене, лежащем на ее черном бедре.
— Я говорил тебе когда-нибудь, как благодарен тебе, твоей маме и женщине, которая обварила своего ребенка? — Марек слышал тяжесть в своем голосе. Он уже не сможет долго сдерживаться.
— Нет, сэр.
— Ты слышала что-нибудь о верхе пирамиды? Это, конечно, расхожий образ. Его использует даже Френк Синатра. Наверху жизнь такая красивая, что, когда люди туда попадают, они забывают об основании пирамиды. Они, например, никогда не думают о том, что стоят на бедных, маленьких Мари. Может, потому что, когда их глаза устремлены вверх, они не могут посмотреть себе под ноги. Что ты про это думаешь?
— Я ничего не знаю об этом, сэр.
Он продолжал ее ласкать, и она простонала немного громче. Колени ее слегка дрожали. Он хотел сделать ей больно, вывести ее из равновесия, но вместо этого прижался губами к ее животу и начал лизать внизу мелко закрученные волосы.
— Так всегда происходит, когда забираешься высоко. Ты стараешься давить на тех, кто под тобой, кто хочет занять твое место. Я никогда больше не узнаю, каково там внизу, Мари. Именно поэтому мне надо, чтобы ты была где-то рядом, чтобы напоминать о пропасти, об альтернативах той жизни, которую я собираюсь вести.
Марек разрешил себе помечтать некоторое время. Он знал, люди среднего класса пытаются встать над всей кипящей массой дерущихся между собой людей. Они пытаются наверху сохранить иллюзию спокойствия, создать этакий искусственный остров независимой жизни. Иногда им удавалось прожить свой срок, наблюдая за штормом издалека, а иногда внезапно ураган сносил их.
Что, если подумать, сделали те двести сорок семей, которые обитают в принадлежащих ему домах, чтобы заслужить его внимание (или вообще дарованную им жизнь)? Большинство людей представляли себе вершину пирамиды, как место, где достигнут деликатный баланс. Но на самом деле там жили люди, которые
