– Хорошо ты его держишь? – спросил Щук Хека, когда злой зэк ушел.
– Двумя руками, – ответил Хек.
И действительно, на этот раз он все сделал правильно и вырваться у Васьки не было никакой возможности. Убедившись в этом, Щук вытащил шнурки из своих ботинок и ловко связал сначала передние, а потом задние лапы рыжего фашиста. И даже хвост прихватил. Обесточил хитрого Ваську на все сто.
Потом из-за пазухи Щук достал остаток вчерашней пайки. Большой кусок тяжелого черного хлеба. Половину Щук отломил и дал Хеку. И Хек, у которого освободились руки, стал щипать хлеб и есть маленькими-маленькими кусочками, потому что так дольше и питательней. А вот большой Щук свою долю сразу есть не стал. Он откусил два раза, пожевал, так, словно надо было делать карты, но только теплую кашицу-клейстер не проглотил, а выплюнул себе на ладошку. Потом ладошку он протянул коту. Арестованный кот понюхал кашицу, повертел головой, подвигал усами и все-таки стал слизывать. Хек это увидел, и следующий свой кусок он тоже глотать не стал, а тщательно разжевал и точно так же, как Щук, выплюнул себе на ладошку. А ладошку сунул коту под нос. И тогда Васька лизнул и его маленькую руку.
Молодцы, ребятишки. Не забыли того, что им говорил комиссар Гараев, лектор Военно-воздушной академии РККА: «Ты всегда в ответе за тех, кого осудил».
После того как поезд с Щуком и Хеком проехал город Рязань, он все реже и реже стал останавливаться. Потому что чем ближе подъезжаешь к Синему морю и Синим горам, тем меньше остается советских городов, в которые специальные литерные поезда должны каждый день привозить подписанные и утвержденные особым совещанием приговоры. Все короче делаются правительственные списки, протоколы и секретные указания. Все больше угля и воды остается для паровозов, которые тащат зеленые телячьи вагоны с ненужным нашей стране человеческим материалом. Троцкистами, шпионами и вредителями.
А чем реже останавливается поезд, тем реже отпирают двери и устраивают переклички. А чем реже устраивают переклички, тем реже дают зэкам поесть. А вместе с зэками и пионерам, Щуку и Хеку, устраивают испытание на выносливость. И даже так однажды получилось, что на целую тысячу километров, между реками Иртышь и Обь, была у них на двоих только одна большая селедка. Да и та без головы и хребта, потому что голову и кости дети сразу отдали фашисту Ваське. От такого ежедневного высококалорийного питания зверь быстро окреп, взгляд у него стал осмысленным, а хвост как-то сам собой освободился и стоял то трубой, то пистолетом. И можно было бы его уже, конечно, и на цугундер, гада, да только у ребятишек больше не было шнурков. Ведь это лишь большой Щук носил ботинки, а маленький Хек пока только валенки. Вот почему вновь и вновь ребятишки откладывали час справедливой расплаты с наймитом мировой буржуазии.
– Скоро уж приедем за Синее море к Синим горам, – говорил Щук Хеку, – там сколько хочешь найдем шнурков, бечевок и даже проволоки.
– Конечно, – соглашался Хек. Ведь он был еще маленьким, и с котом ему было теплее.
Не знали дети, что, пользуясь их близорукостью и мягкотелостью, Василий каждую ночь грызет шнурки. А вот когда узнали, было уже поздно. И так всегда бывает, если медлить с рабочей-крестьянским революционным трибуналом.
Слушайте. Однажды утром, когда поезд с зэками стоял на одной дальней, восточносибирской станции, рядом с ним остановился настоящий бронепоезд.
Могучий и железный, он стал на соседнем пути. Сурово торчали из его башен укутанные брезентом орудия. Из узких пулеметных гнезд решительно выглядывали черные стволы. А над командирской высокой рубкой победно реял красный флаг. Очень красив и грозен был этот советский бронепоезд, только никто из зэков даже смотреть на него не хотел, покуда обыкновенная каурая лошадка не подвезла к стальному боку бронепоезда круглую походно-полевую кухню. Тогда немедленно распахнулись толстые бронированные двери и из них высыпали на снег веселые красноармейцы. Они топали ногами, смеялись, стучали ложками и котелками. И лишь один человек в кожанке сошел по лесенке молчалив и задумчив. Это, конечно, был командир бронепоезда, и он знал, что в любую минуту может прийти приказ от Ворошилова начать против врагов бой. И поэтому его немного расстраивала потеря боеготовности личным составом, которая всегда имела место во время приема пищи.
Между тем повар открыл крышку походного котла и большой поварешкой стал накладывать красноармейцам кашу с гуляшом. Запах от гуляша пошел такой, что все зэки повскакивали с нар и прижались к щелочкам между вагонными плахами. Глупые – глазами, умные – носами. Никто не остался равнодушным. Даже два пионера, Щук и Хек, припали лбами к решеточкам своего окошка и совсем забыли про кота.
С самого верха Щуку и Хеку хорошо было видно, как прохаживаются красноармейцы с котелками. Как выгребают большими алюминиевыми ложками гуляш. Жуют его да поплевывают пшенкой. А командир в кожанке иной раз даже мясо выплевывал. Наверное, когда куски ему попадались уж очень жилистые.
А зэки, конечно, и от таких бы не отказались. Да что зэки! Даже два пионера, Щук и Хек, поели бы из красноармейского котла. Даже одной плохо промытой пшенке и то были бы рады. Только кто им даст во время проверки на стойкость и выносливость. А самим на таком расстоянии не дотянуться. Даже до тех кусочков, что валялись на снегу.
Вот какие недостойные будущих вожатых и бойцов мысли приходили детям в головы при виде жареного мяса и разваренной пшенки. И не удивительно, что захваченные этой мелкобуржуазной ерундой Щук и Хек окончательно забыли о рыжем фашисте, судьбу которого им вверила страна. А ловкий зверь, не будь дурак, догрыз шнурки, освободил лапы и словно воробей дунул в окошко. Вжик – юркнул прямо между головами Щука и Хека.
– Ой, – вскрикнул один.
– Ай, – вскрикнул другой.
Да только поздно. Ушел лазутчик. И ушел бы, наверное, навсегда, если бы не красноармейское мясо. Упал котяра на снег, отбежал от зеленых вагонов, обернулся, оскалился зло. А мяско-то пахнет. Пахнет гуляш и горячая пшенка. Никаких фашистских сил нет просто так юркнуть между колес и смыться.
Прокрался Василий в тени бронированных вагонов. Напал на еще теплый кусок и давай его жрать. А жрал он с голодухи жадно, быстро, изогнувшись всем своим рыжим телом. Громко хрустя хрящами, своими и неизвестного животного. Может быть, даже такого же точно фашиста и гитлеровского наймита, как и он сам.
– Смотрите, – крикнул тогда один зоркий красноармеец, – враг недобитый наше советское мясо жрет!
– Уа! – отозвались десятки других. И затопали ногами, и застучали ложками по уже пустым котелкам. Забежали справа и слева, окружили неприятеля.
Много-много красноармейцев разом сгрудилось у кота на пути. И кричат, и руками размахивают, и котелками ему грозят.
– Ах ты, гад!
– Сейчас мы тебе башку отвинтим!
Свистят, улюлюкают и надвигаются на рыжего красноармейцы. Прижимают к стальному поезду. И такой он гладкий, этот бронепоезд, и такие скользкие у него броневые листы на боках, что и зацепиться не за что. Но все равно, как-то сумел Васька по лесенкам да по заклепкам взлететь на самый верх, где командирская турель. Сидит он там под красным флагом, мясо держит в зубах и думает, как же он будет прыгать на другую сторону, где обходчики громко перекликаются и молоточками стучат. Думает кот, сидит под красным флагом, а красноармейцы от его наглости еще больше распаляются. Снежки в гестаповца кидают. А один даже взял длинную палку и по лесенке полез наверх.
Но тут как гаркнет красный командир в кожаной тужурке:
– Отставить базар-вокзал! Всем по местам.
Обрадовались тут Щук и Хек. Подумали, если не станет никого между путей, кот сразу побежит прятаться в свой зеленый телячий вагон. Прямо к ним в узенькое окошко с решетками запрыгнет. И мясо принесет. Только никто из красноармейцев по местам не разошелся. Все они лишь остановились и стали смотреть на своего командира. А тот расстегнул большую деревянную кобуру, которая висела у него на боку. Выхватил из этой кобуру тяжелый черный маузер. Встал командир на одно колено, положил пистолет на обтянутый кожей локоть и прицелился...
– Не надо! – закричали тогда хором Щук и Хек. – Товарищ командир, ему еще приговор не
