– Да есть-то он есть, но дверь не открывается! Словно ее подперли изнутри!
– Подперли изнутри?!
– Да! И телефон домашний занят! Сняли трубку, понимаете? Мне милицию вызывать?
– Да, конечно. Я тоже сейчас подойду, я тут рядом.
Уже сказав эти слова, он подумал: «Это плохо, что я рядом, вообще-то…»
30
Степан Горбачев хорошо помнил день, когда ему позвонил Миша. У него в тот период было просветление: пару месяцев назад он закодировался, и теперь ему казалось, что бросить пить у него получится.
Все последнее время он убирал квартиру: тер, мыл, как ненормальный, и не потому что так уж у него было грязно (хотя было грязно), а потому что получал от этого физическое наслаждение. Он и руки теперь мыл по несколько раз на дню.
Зазвонил телефон, и Степан, прежде чем взять трубку, обтер ее тряпкой.
– Привет, Степа, – сказал мужской голос, который он узнал только через секунду, а в эту секунду просто наблюдал за подступившей к сердцу печалью. («Миша!» – ахнул он про себя). – Узнаешь?
– Миша, – сказал он вслух. – Как я рад тебя слышать…
И вдруг заплакал.
– Ты меня слышишь? – спрашивал Королев. – Я тебя не слышу.
– Нет, я слышу, Миша. Рад, говорю, тебя слышать.
– Я тоже. Мне сегодня с утра так муторно было, я долго не мог понять, в чем дело, а потом понял: я видел тебя во сне. Мне ужасно захотелось поговорить с тобой. Во сне была еще толстуха с нашего курса, как же ее звали, такая смешная была, мы ее дразнили.
– Ее звали Пионерская Зорька.
– Точно! У нее был пионерский голос… А по имени как?
– По имени не помню.
– Как ты, Степа?
– Да я нормально. Пью только. Но я завязал, закодировался!
– Ты не пей, это вредно.
– Да я понимаю…
Они еще несколько минут разговаривали в таком же духе: ходили кругами, словно прислушивались к собственным ощущениям. Наверное, ощущения удивили обоих. Ни Степан, ни Королев не предполагали, что так растрогаются.
Уже через полчаса Михаил приехал к нему домой. Степана поразило, как он постарел. В глазах друга он увидел ответное удивление; что ж, он ведь предупреждал, что пьет.
Королев был очень скромно одет, безо всяких телохранителей, без подарков и, разумеется, без бутылки. Степан поставил чай. Он ждал, что Королев удивится чайнику – старому-престарому – все его девки поражались, что он не удосужился купить электрический, но Миша не обратил на чайник внимания, и это словно разогнало пелену, остававшуюся между ними.
Отрешенный взгляд друга смягчался только изредка: когда встречался со взглядом Степана. В остальные моменты он как бы смотрел сквозь вещи, не видел их и не хотел видеть. Вначале Горбачев подумал, что именно такой и должна быть пресыщенность, которую часто теперь напяливают на людей с неограниченными возможностями, но потом у него мелькнула странная мысль, что он разговаривает с покойником.
– Слышал, наверное, какое у меня горе? – спросил Королев.
– Ты, Миша, не бери в голову, все рассосется. Наши власти попугают-попугают, да и отстанут. Дело-то ты выиграл, а там уж так все туго завязывалось… – Он еще продолжал говорить, но уже понимал, что говорит не то.
– Да ты не знаешь? У меня же Марина чуть не умерла.
– Как это?!
– Да ударили по голове на дискотеке…
– Не насмерть?!
– Нет.
– Ну слава Богу!
– Да, все нормально. Лежит, конечно, в больнице, но врачи говорят: все будет хорошо… Она в коме.
– В коме? Это значит без сознания?
– Да, без сознания… Давно уже.
– Она выкарабкается.
– Конечно, выкарабкается! И главврач этот – козел, ничего не понимает, ненавижу пессимистов… Зачем ты пьешь, Степа?
